Казалось бы, он должен был ненавидеть палача своего народа, тирана, диктатора и преступника, однако Мехмед испытывал к нему гораздо более сложные, какие-то перепутанные чувства. В этом коктейле присутствовали и восхищение, и священный, то есть панический, иррациональный, страх, и… обожание. Так Мехмед относился к людям, чьих конкретных поступков он не понимал (зачем, к примеру, нужно было уничтожать несчастных турок-лахетинцев?), но кто ставил перед собой грандиозные (нечеловеческие или сверхчеловеческие) цели и совершенно непонятным образом (допустим, уничтожая собственных граждан) умел их добиваться. Сухим остатком деятельности Сталина явилось государство, едва ли не полвека бывшее на равных с Америкой. Вряд ли это можно отрицать.
…Точно так же относился Мехмед к Джерри Ли Когану — формально вице-президенту консорциума, но фактически его главе, с которым иногда (на прием к Когану записывались за год) виделся в Штатах и в обход которого (Мехмед до сих пор боялся себе в этом признаться) замышлял дело с заводом в Златоусте.
Никто доподлинно не знал (и не мог знать), каково личное состояние Джерри Ли Когана, как никто не знал (и не мог знать), хочет ли Сталин присоединить Иран, будет или не будет переселять с Кавказа за Урал адыгов. В чем-то Джерри Ли Коган был для Мехмеда даже более непостижим, нежели Сталин. Теоретически все, что делал Сталин, было подчинено цели построения единого мирового коммунистического государства. Чтобы, как писал Маяковский, в мире без Россий и Латвий жить единым человечьим общежитьем. Таким образом, те, кто не понимал тактики вождя, могли утешаться тем, что понимают стратегию.
В случае с Джерри Ли Коганом Мехмед не понимал ни тактики, ни стратегии.
Бывало, он наотрез отказывался финансировать стопроцентно выигрышные проекты и, подобно каравеллам Колумба, бросал миллиарды в свободное плавание, на открытие новых континентов. А то вдруг, на манер невысоких талантов военачальника, создавал на определенном участке финансового фронта десятикратный перевес сил и давил, прорывал линию обороны противника, развивал наступление, не считаясь с потерями.
Джерри Ли Коган был занят бесконечным, как полет сквозь Вселенную, приумножением денег.
Зачем он это делал?
Мехмед не знал конечной (он не сомневался, что великой) цели этого полета-движения-приумножения. Может быть, деньги являлись тем самым великим Ничто, в которое, как в невидимый океан, должна была в итоге влиться река человеческой цивилизации?
Применительно к Джерри Ли Когану не работало золотое правило психоанализа: «Посмотри на человека как можно внимательнее — и ты поймешь, кто он и чего он хочет». Понять, кто такой Джерри Ли Коган и чего он хочет, не представлялось возможным даже после изучения тысячи двухсот страниц текста, отведенных ему в Интернете.
Например, никто не знал наверняка, какую религию он исповедует. Одни утверждали, что Джерри Ли Коган кошерный иудаист. Но это было не так. Мехмед самолично пил с ним в ресторане водку и ел зажаренную на вертеле свинину. Другие — что он то ли баптист, то ли мормон, то ли адвентист седьмого дня. Мехмед, однако, ни разу не слышал от Когана неизбежных (а Мехмеду приходилось иметь дело с этой разновидностью бизнесменов) строгих проповедей о греховной сущности человека, сладких песен о бережливости и труде (торговались они зверски за каждый цент), предостережений о приближающемся конце света (интересно, зачем тогда деньги?). Ни разу Коган не предлагал ему подписать чек для вспомоществования какой-нибудь секте или общине.
Мехмеду случалось заставать Когана в индийском сари, случалось — в грубом шерстяном одеянии буддийского монаха. В последнюю же — несколько месяцев назад — их встречу в кабинете Когана Мехмед обнаружил на стене портрет грозного, преисполненного величия бородатого зеленоглазого человека, по виду определенно бедуина.
— Кто сей достойнейший муж? — полюбопытствовал Мехмед.
Приглядевшись, он увидел, что это цифровая компьютерная графика по металлу. Тончайшая пластинка ловила в воздухе невидимые краски и тени. Зеленые глаза неизвестного гневно светились, как будто кто-то только что нанес ему оскорбление.
— Ты не поверишь, но это Магомет, пророк Аллаха, — рассмеялся Коган. — Я попросил ребят из НАСА, они сделали с одного из своих спутников молекулярный рентген могилы в Мекке. Если верить компьютеру — а как ему не верить? — пророк выглядел именно так.
— Правоверные мусульмане, если узнают, приговорят вас к смерти, — заметил Мехмед, невольно отводя глаза от изображения на металле.
— Если только я сам не приговорю правоверных мусульман к смерти раньше, как-то странно пошутил Джерри Ли Коган, единственный сын выехавшей в 1912 году из царской России в Америку еврейской четы.
Метрики свидетельствовали, что, когда Джерри Ли родился, в городе Огаста, штат Мэн, его отцу было семьдесят девять, а матери — шестьдесят восемь лет. Это (в числе прочего) тоже заставляло Мехмеда (и не только его) смотреть на Когана если и не как на бога, то по крайней мере на существо, явившееся в мир с некоей целью.
Какой?
— В сущности, в мире остается не так уж много тайн, — заметил Джерри Ли Коган. — Иногда мне кажется, что предназначение денег — разгадывание тайн. Но что тогда станется с деньгами, когда все тайны будут разгаданы?
— Вы полагаете, у нас есть шанс дожить до этого времени? — спросил Мехмед.
— Теоретически — нет, — ответил Джерри Ли Коган, — но процесс можно ускорить, значительно ускорить.
Мехмед молчал. Если Коган хотел что-либо объяснить, он делал это без наводящих вопросов.
— Это зависит от того, сколько у нас будет денег, — продолжил Джерри Ли Коган.
— Научно-технический прогресс — штука дорогая, — согласился Мехмед.
— Я не имею в виду научно-технический прогресс, — возразил Коган. — Что такое тайна? Это что-то такое, что известно кому-то одному, а остальным нет. Если про это вообще никто ничего не знает, то это не тайна, узнавать ее бессмысленно. Узнавание тайны — это когда один отвечает на вопросы другого. Значит, первое, что надо сделать, — найти того, кто знает. Второе — спросить у него. Только вряд ли он захочет отвечать даром. Информация — товар. Третье: ему надо заплатить. Следовательно, дело за малым — сторговаться. Я предпринял кое-какие шаги в этом направлении, — продолжил Джерри Ли Коган. — Расценки очень высокие. Пока что я недостаточно богат, чтобы покупать эту информацию. Ты не поверишь, — понизил голос, — за точную дату конца света он просит… триллион!
— Долларов? — автоматически уточнил Мехмед.
— Конечно, — как бы рассуждая вслух, продолжил Коган, — это можно устроить, но для этого придется взорвать федеральную резервную систему. Кому тогда будут нужны доллары?
В принципе Мехмед знал, что деньги и безумие — сообщающиеся сосуды. Миллиард долларов — абсолютная точка безумия. Никому из обладателей миллиарда долларов не удавалось избежать безумия. У Джерри Ли Когана долларов было больше, значительно больше.