— Боюсь, что придется. Он предоставил мне доказательство Своего существования, — вздохнул Ланкастер. — Он смотрит на меня. Чего Ему надо? Он послал тебя, — сказал Антону, — чтобы спасти меня от неминуемой смерти. Пристрели я тебя минуту назад, сейчас здесь бы плескались библейские волны. Хотя, конечно, доказательство Его существования не отменяет моей свободной воли. В общем-то козыри в этой колоде — смерть. Его козырь старше. Что ж, я согласен. Стоит ли цепляться за жизнь? Какие для меня в ней остались тайны? Я сделаю, как считаю нужным, и тем самым встану с ним вровень!
Антон равнодушно следил за нервно и потерянно ползающим по его груди лазерным пятнышком.
— Тебя прикончат твои же люди, идиот! — одними губами прошелестела Зола и продолжила нормальным голосом: — Ты сам установил правила игры. Он их принял и выиграл. Что же касается тайн, то самая последняя и самая сладкая из них — тайна власти.
— Вероятно, — ответил Ланкастер, — но эта тайна меня не прельщает.
— Почему?
— Потому что это не тайна, а арифметическое действие — сложение подобного. Не скрою, действие рискованное. Власть плюс власть равняется власть. Но даже этот риск надоедает. Сколько можно складывать, Зола?
— Солдаты — это не власть, это всего лишь каркас, поддерживающий власть. Всякий каркас примитивен, тверд и невиден. Твоя ошибка в том, что ты решил довольствоваться малым, одной стороной сущности. Ты слишком велик для малого. Нет тайны в том, чтобы казнить, капитан. Власть над душой народа — вот истинная сущность тайны, разгадывать которую не стыдно до конца жизни. Только что было знамение. Он хочет, чтобы ты взял власть. Так возьми ее и приведи народ провинции к добродетели, как только что привел тебя к ней своей властью Он! Ты же хотел встать с Ним вровень, капитан!
— Но почему ты думаешь, что затопитель не заберет всю власть себе?
— Капитан, минута прошла, — весело напомнил связист. Одна его рука держала телефонную трубку, другая была в кармане. Судя по голосу, связист отнюдь не собирался погибать в библейских волнах.
— Все в твоих руках, — сказала Зола. — Основные коммуникации, материальные ценности, центры управления провинцией сосредоточены в правительственном квартале. Затопив квартал, он получит воду и нищету. Кому нужна власть над водой и нищетой, капитан? Я позабочусь, чтобы вам не было тесно в провинции.
— Иди на стену, — велел Ланкастер Золе. На Антона даже не взглянул. Антон интересовал его как аргумент в доказательстве бытия Божия, но, похоже, совершенно не интересовал как живой человек. — Дай телефон, — взял трубку у связиста. — Приказываю немедленно заминировать все здания правительственного квартала. Пульт дистанционного управления сюда! Чем можно ответить на библейские волны? — спросил шепотом и неизвестно у кого. — Только библейскими развалинами!
Зола встала на стену рядом с Антоном, поцеловала его в грязную окровавленную щеку.
— Махни рукой, — посоветовала Зола. — Конь смотрит на тебя.
— А я смотрю на… — с трудом пошевелил в теплом воздухе разбитой рукой Антон.
— Меня, — подсказала Зола.
— Есть здесь кто-нибудь, кто на тебя не смотрит? Где-то ходит такой человек? — Это было смешно: Антон остался в живых, чтобы ревновать Золу?
— Ты будешь первым в ряду смотрящих на меня, — пообещала Зола. — Первосмотрящим.
Арматурная лестница больно царапала ладони. Капитан Ланкастер, помнится, не пожелал, чтобы на подстриженной траве валялся труп Антона. Антон с удовольствием пошел по траве, хотя вполне мог идти и по дорожке.
На крыльцо из дома вышел капитан с радиотелефоном у уха.
— Забудем об этом, Бернатас, — его голос звучал бодро и приветливо, как будто не было для капитана занятия приятнее, чем разговаривать по телефону с Конявичусом, которого он всеми силами души хотел уничтожить. — Какие проблемы между друзьями? Могу хоть сейчас их отправить к тебе — хочешь пешком, хочешь на вертолете… Это ваше внутреннее дело, Бернатас, я не был в курсе. Ты даже не попытался связаться со мной. С Омаром у меня была другая договоренность. Что? — с изумлением посмотрел на Антона. — Хорошо, ему окажут помощь, — пожал плечами. — Что? — Во взгляде капитана появилась растерянность, мгновенно, впрочем, превратившаяся в ярость. — Я не знаю, есть ли среди моих людей литовцы! Негры есть, это совершенно точно. Вот как? А я думал, литовцы это такие синие негры… Бернатас, ты спросишь их об этом сам. Да, Бернатас. Естественно, я буду без охраны, я тебе верю, как себе. В квадрате семь, в том самом месте. Через час. До встречи!
Мир перед глазами Антона вдруг смазался, сместился. Ноги сделались мягкими, как будто кто-то мгновенно и не больно вытащил из них кости. Антон опускался на траву и думал о двух людях. Ланкастер хотел убить его, но не убил. Конявичус потребовал оставить его, в живых, хотя мог и не требовать. Ланкастер оставил, хотя мог и не оставлять. Антон как бы увидел себя, распятого между Ланкастером и Конявичусом. И был еще некто третий, смотревший сверху вниз с огорчением, печалью и… любовью. Хотя происходящее внизу могло вызывать какие угодно чувства, за исключением единственного, а именно — любви.
— Я отдохну… на травке… — Антон закрыл глаза, провалился в небытие — пустое, серое, никакое.
Что-то холодное и узкое скользнуло по груди. Антон в ужасе осознал, что беззащитен. Страх вернулся быстрее, чем память.
Над ним склонились Ланкастер и человек, в котором Антон сразу признал врача, вернее, помощника пострадавшим — так стали называть врачей после победы государства над болезнетворными микробами. Помощник в данный момент как раз пытался длинными ножницами разрезать задубевшую от крови, латаную-перелатаную, с мутными, как бельма, полиэтиленовыми вставками рубашку пострадавшего Антона. Врач смотрел на Антона без малейшего сострадания. Должно быть, помог немалому числу пострадавших отправиться на тот свет.
— Недостойно звания человека ходить в такой рубашке. — Смуглое лицо капитана Ланкастера было бы почти неразличимым в сумерках, если бы не улыбка, не клин белоснежной рубашки из-под защитного цвета куртки.
Над городом стояла тишина. Возле ступеней особняка горел единственный фонарь. Звездам было тесно в небе. Они толкались плечами, соскальзывали вниз светящимися росчерками. Глядя в небо, Антон забыл про капитана и врача.
— Мы тут спорили, что с тобой — обморок или болевой шок? — напомнил о себе капитан легким прикосновением сапога.
Антон не верил Ланкастеру. Он видел капитана в гневе, видел в отчаянье, но по-прежнему был далек от того, чтобы распознать его истинные намерения. Ланкастер вполне мог приказать врачу снять с Антона рубашку вместе с кожей.
— Три ребра, — равнодушно произнес врач, — два пальца на левой руке, ушибы внутренних органов, но, похоже, не очень тяжелые. Думаю, есть небольшое внутреннее кровоизлияние. Естественно, сотрясение мозга. Ну и ссадины, синяки, царапины. В общем, легко отделался.