Филип немного подумал и спросил:
— Пап, а почему небо багровое?
— А потому что раскалилось, чтобы выпарить дурь из таких олухов, как вы, — ответил папа. Дружки-хроники заржали.
Мне часто казалось, что Филип стал таким потому, что таким был папа. Может, мой брат стал бы таким же недоверчивым, мелочным и озлобленным, если б моим папой был кто-нибудь вроде Дага Хаммерскьолда или даже Роя Роджерса, но я не уверен.
Порой внезапно приходит воспоминание и всякий раз застает меня врасплох — маленький мальчик, сидящий рядом со мной в «Сарацине», спрашивает. «Папа, а почему небо багровое?» И всякий раз мне хочется плакать и стучать кулаками по столу.
Марк прошел за Джимбо через дверь и внезапно почувствовал: вот он, решающий момент, с которого все в его жизни разделится на до и после. Он понятия не имел, почему уверился, будто жизнь теперь станет другой, но отречься от этого чувства было все равно что солгать себе. Ощущение водораздела — и себя самого в его центре — мгновенно сменилось следующим, когда глобальный сдвиг уже произошел, подарив ему второе мощное впечатление этого утра: кухня, а следовательно, и весь дом, была еще более пуста, чем ему представлялось.
Стоя бок о бок, он и Джимбо оглядывали абсолютно обыкновенную, пустую комнату, простоявшую так уже три десятилетия. На полу толстый слой пыли и путаница их же следов. Рыжевато-коричневые потеки пятнали отслаивающуюся желтую штукатурку стен. В комнате было невероятно жарко. Воздух отдавал плесенью и нежилым запустением. Единственные звуки, которые слышал Марк, — дыхание Джимбо и свое собственное. Значит, правда, подумал он, днем они здесь в безопасности.
На первый взгляд кухня была того же размера, что и кухня в доме Марка. И арка из кухни в столовую была точно такой же, как в доме напротив. Комнаты, пожалуй, оказались чуть меньше. Помимо отсутствия плиты и холодильника, разница между этим помещением и кухней Андерхиллов заключалась в наличии здесь стены — той, что заменяла внешнюю стену дома. В этой стене не было окон, чтобы посмотреть на островок травы, тянущийся до следующего дома Здесь, похоже, никогда не висели полки с баночками для специй, поваренными книгами, маленькими фигурками собак и кошек или китайские миниатюры с пастухами и пастушками, какие можно было увидеть на кухне Андерхиллов. Зато была тщательно пригнанная к стене дверь, которую Марк заметил еще в прошлый раз.
— Ну? — Джимбо кивнул на дверь: мол, ты первый.
— Успеем, — ответил Марк. — Сначала глянем в окно — не засек ли кто.
— Как прикажете.
Джимбо казалось, что ему удается скрывать волнение.
Марк пересек комнату и как раз в тот момент, когда он почти прошел сквозь первую, более узкую из двух арок, обнаружил, что дом все же не совсем пуст. Предмет вроде коробки — несомненно, стол, укутанный простыней, — занимал центр столовой. Дальше через широкую арку он разглядел очертания других предметов мебели, тоже укрытых простынями. Хозяева сорвались отсюда, оставив два больших кресла и длинный диван. С чего это им было уезжать и бросать приличную мебель?
Сопровождаемый пыхтящим под ухом Джимбо, Марк прошел через столовую. Вспоминая о том, что привиделось Джимбо и что увидел он сам (или ему так показалось) вчера, Марк вгляделся в следы ног на пыльном полу. Разглядел он лишь контуры, полукружья и завитки, будто начертанные на неведомом алфавите легчайшим давлением старинной перьевой ручки. Ни жуткий гигант Джимбо, ни стоявший к нему самому спиной устрашающий силуэт, ни девушка не могли оставить эти легкие, почти воздушные следы. Та же рука, но уже небрежно начертала на стенах витиеватые бессмысленные узоры, которые со временем выцвели, обратились в едва различимую дымку, и казалось: ткнешь ее кулаком — и встретишь не твердую стену, а туман.
«Господи, да никто нас не засек, — думал Джимбо. — Никто и никогда на этот дом не смотрит. Даже если соседи собираются вместе стричь лужайку, они притворяются, что находятся где-то не здесь. И последнее, что они сделают, — посмотрят в эти окна. Мы можем голыми тут отплясывать, никто и ухом не поведет».
Пока Марк разглядывал стены и видел на них бог знает что, Джимбо переместился к большому окну, но — вопреки собственным мыслям — не стал подходить к нему вплотную, чтобы его не заметили с улицы. Глубокие борозды в покрывавшей стекло пленке грязи ловили дневной свет и напоминали руны.
Когда облако проходило, открывая солнце, яркие прожилки и завитки на окне начинали сверкать чеканным золотом, слишком ярким для позднего утра на Среднем Западе. Какая-то частица внутри Джимбо, ощущавшаяся как незабытая боль, вдруг вздрогнула, будто от прикосновения. Чувство горькой потери пронизало его рентгеновским лучом, и во внезапном смятении он отвернулся от окна. Свисающие с мебели простыни в столовой будто шептали о тысяче невозвратных потерь.
Джимбо повернулся к окну. Золотые руны угасли, став лишь промежутками меж потеками грязи на пыльном стекле, сквозь которые он неожиданно для себя увидел Мичиган-стрит. Прямо напротив стояли два дома — Рощенко и старика Хилльярда Хотя Джимбо в точности знал, как выглядят эти здания, у него было ощущение, что он никогда их прежде не видел Из этой выгодной для наблюдения позиции дома Рощенко и Хилльярда казались неуловимо изменившимися, до странности далекими и таинственными.
Звук, напоминающий шорох ткани о ткань, раздался где-то совсем рядом, и Джимбо резко обернулся посмотреть... на что? Какой-то белый лоскут, едва видимый в полутемной комнате? Он слишком испугался, чтобы спросить Марка: «Ты слышал?»
— Ты слышал? — Марк отнял руку от стены, которую исследовал, и Джимбо очень не понравился его напряженный взгляд.
— Нет...
— Давай начнем сверху или, например, отсюда. — Марк кивнул в сторону кухни и задней части дома. — Ну, что скажешь — сверху?
«А чего меня спрашивать-то?» — удивился про себя Джимбо, а затем понял, что ему приказывают, не спрашивают.
— Логично, — ответил он. — Только что, собственно, мы ищем?
— Да что угодно. Например, что-нибудь, где есть имя, — конверты там... А имя можно найти «Гуглем» [23] . Еще лучше — фотографии.
Один пролет лестницы наверх, и за ступенями открылся голый темный коридор и еще один узкий пролет крутых ступеней, ведущих на чердак. Без слова или взгляда Марк направился к ним и стал подниматься.
Джимбо прошел в чердачную дверь и увидел, что крыша образовывала перевернутую букву «V» с вершиной футах в восьми над полом. От этой вершины скаты крыши под острым углом уходили вниз над сваленными в беспорядке столами, стульями и коробками со всяким хламом
Десять минут спустя Джимбо вытер пот со лба и отыскал взглядом друга, методически обыскивающего ящики высокого комода. Интересно, сколько часов Марк заставит его шуровать здесь?