Между избушкой и темным краем воды багровый свет, словно отсвет заката. Развешанные на шестах сети бросали причудливые тени на темно-красную землю. Добрыне показалось, что нити слишком тонкие, — что за рыбу ловят, почему поблескивают, словно из металла, — но Леся тихонько вскрикнула, ее дрожащий палец вытянулся вперед.
Издали фигура человека у костра показалась тоже высеченной из камня. Добрыня рассмотрел массивного старика. Тот сидел перед чугунным котлом таких размеров, где можно варить целиком быка. Добрыня огляделся, где еще люди, где много людей, но берег пуст, везде запустение. Старик явно живет в одиночестве. Не глядя на приближающихся всадников, неторопливо помешивал в чугунном котле ковшиком на длинной ручке. Запах поднимался странноватый, и не столько рыбный, сколько мясной.
Небо на западе уже стало цвета княжеского плаща. Земля потемнела, а вода теперь выглядела как застывшая темная смола. Старик не поднял головы, а когда поднял ковшик, в нем кипело, брызгало. Добрыня вздрогнул и застыл: старик вдруг распахнул пасть, куда пролезла бы овца, вылил из ковша, довольно почавкал, буркнул, не поднимая головы:
— Перевоз? Завтра.
— Нам нужно на ту сторону, отец, — попросил Добрыня осторожно.
— Утром, — отмахнулся лодочник. Глаза его, на миг ставшие огромно-жабьими, вернулись к человечности, а рот снова стал как рот. — Нешто за вами гонятся? А завтра такой же день, как и сегодня…
Завтра не такой день, подумал Добрыня. Сегодня последний, а завтра… завтра за ним придут. Есть разница…
Старик помешал в котле снова, это не ковшик, понял Добрыня, а такая у него ложка. На затылке зашевелились волосы, этот чугунище ему на один обед.
— Нам нужно сегодня, — сказал Добрыня настойчиво. Он опустил руку к мечу, по телу прошла знакомая дрожь. Голос стал хриплым, с близкими нотками ярости. — И ты перевезешь нас.
Старик неспешно вылил в пасть второй ковш. Глаза довольно задвигались каждый сам по себе. Не глядя на гостей, буркнул:
— Я лодку уже вытащил на берег. Вон сохнет!.. Спихните в воду, а я сейчас подойду.
Добрыня расправил плечи, рука потащила меч из ножен. Очень медленно, давая старику возможность оценить длину его рук и длину меча, одуматься. Леся сказала быстро:
— Мой господин, тебе не стоит утруждаться. Я сама.
Она легко соскочила с коня, Добрыня перехватил повод. Ничуть не устрашенный мечом, лодочник буркнул ей в спину:
— Захвати, красавица, весла.
Добрыня чувствовал недоброе, по телу проходила волна, словно в ожидании землетрясения. У него дважды земля тряслась под ногами так, что рушились дома, и он помнил, как до трясения земли ощутил приближение чего-то тяжелого и страшного. Собаки выли и выскакивали на улицу, а он просто чувствовал приближение противника, перед которым он просто муха без крыльев и с оборванными лапками…
Леся шла легко, походка почти вприпрыжку, словно не скакала вместе с ним через буреломы, не прорывалась сквозь чащу.
Старик так и остался с открытым ртом, ибо девушка на ходу сгребла в охапку оба весла и, положив на плечо, пошла так же легко вниз к воде. Правда, теперь ее следы стали немного глубже. Под ногами потрескивало, разбегались тонкие ветвистые трещинки, словно двигалась через молодой ледок, а не по гранитному основанию.
Добрыня кивнул на котел:
— Дедушка, уха остывает!
Старик поднял на него глаза, полные удивления. Добрыне почудилось, что смотрит если не с опаской, то с появившимся уважением.
— Что?.. Ах да… Может, отведаешь?
Добрыня решил было, что стоит помочь деду дохлебать уху, быстрее соберется, но вдруг увидел, как в кипящем вареве на миг мелькнула крохотная когтистая лапа, и все бы ничего, но когти на лапе шевелились, и когда лапа скрылась в глубинах, Добрыня с холодком понял, что не просто скрылась, а в кого-то сейчас вцепится, тоже живого и страшного.
— Да мы сыты, — ответил он как можно спокойнее, старик следил за ним, как Добрыне показалось, с насмешкой и чем-то хуже, чем насмешка. — Мы пообедали драконом, а его мясо тугое, еще не переварилось.
Старик сказал с неуверенностью:
— Дракон? В этих краях?
— Нет, там были пески, — объяснил Добрыня. — И большая желтая река. Берега желтые, река желтая, люди в желтом, а дракон тоже весь желтый с оранжевым, а крылья — не поверишь! — цветные, как у стрекозы.
От реки раздался веселый возглас:
— Мы плывем аль нет?
Далеко внизу Леся стояла по колено в воде, удерживая лодку. Лопасти весел выглядывали как выбеленные на солнце лопатки огромного неведомого зверя.
Старик сглотнул, едва не подавившись, глаза стали огромными, как у самой большой жабы. Перевел взгляд на Добрыню, витязь с облегчением услышал, как в голосе лодочника впервые прозвучало почтение:
— Как раз цветные и прозрачные… Что ж, негоже красную девицу заставлять ждать…
Он начал подниматься, Добрыня невольно подал коня назад. Разогнувшись, старик оказался с ним бровь в бровь. Волосатая как у медведя грудь была шире амбарной двери, а толстые как бревна руки свисали до земли.
Конь тревожно всхрапывал, старался не ступать в следы странного лодочника. Тот неожиданно быстро спустился к воде, жестом велел Лесе забраться в лодку. Добрыня перехватил его быстрый взгляд на ее голые ноги. Нежная белая кожа покраснела, кое-где виднелись крохотные пятнышки, словно прикусил, играя, щенок.
Кони пугливо прядали ушами, тревожно храпели. Добрыня сел на скамью, обеими руками удерживал под уздцы. Лодочник поплевал на ладони, весла в его могучих руках поднялись и без плеска погрузились в темную воду. Добрыне показалось, что загребали так, словно вместо воды здесь жидкая смола, густая и плотная, однако лодка пошла довольно споро.
Леся рассеянно перекладывала стрелы в колчане. Ее белые пальцы бережно расправляли лебяжьи перья, поглаживали и, как Добрыня заметил, несуетливо отложили стрелы с красным черенком в одно отделение, а некрашеные — в другое. Стрелы с красным черенком потолще, длиннее, а наконечники впору на копья насаживать…
Они были уже на середине реки, когда вдали над водой показались низко летящие птицы. Добрыня смотрел мрачно, через уздечки чувствовал страх испуганных коней. Птицы пронеслись, задевая клювами воду, похожие на гигантских стрижей. Добрыня перевел дух, но птицы сделали полукруг и полетели в их сторону, пугающе неподвижные, даже не взмахивая крыльями, а в раскрытых клювах он успел увидеть острые зубы.
Щелкнула тетива. Передняя птица словно налетела на стену. Ее отбросило, вторая столкнулась и тоже ушла в сторону. Третья страшно вскрикнула, пораженная стрелой в крыло.
Лодочник с уважением покосился на Лесю: