— Пока попасись, — шепнул он в оттопыренное ухо Снежка, — а я загляну, что там внутри… Если меня убьют, дуй к женщинам…
Снежок брезгливо подергал ухом, фыркнул: как же, дождешься, когда тебя прибьют, но едва Добрыня соскочил, бодро отправился к кустам глодать молодые листья.
Добрыня обнажил меч, у самого входа прислушался. Человеческим теплом несет сильнее, но также и запахом стылой крови, внутренностей зверя, горелыми травами и кореньями.
— Эй, есть кто-нибудь?
Эхо вошло в пещеру, пометалось, стукаясь вслепую в стены, вернулось слабое и с отвисшими крыльями. Добрыня крикнул еще и, не дожидаясь отклика, шагнул в полутьму. Кончик меча блестел, как маленькое солнце, затем блеск перешел в лунный, а когда погас совсем, впереди забрезжил совсем другой свет.
Стены разошлись в стороны. Пещера оказалась просторная, стены почти ровные, со стесанными глыбами, пол тоже ровнехонек. На той стороне пещеры громоздятся глыбы, что явно служат колдуну и столом, и ложем.
Одна из глыб зашевелилась, медленно повернулась. На Добрыню взглянули темные как ночь глаза. Человек был неопрятен, длинные волосы падают на плечи и спину, борода до пояса, сам поперек себя шире, весь серый, а когда заговорил, голос прозвучал как будто припорошенный каменной пылью:
— Давно никто не тревожил моего уединения…
— Мир ширится, — ответил Добрыня. — Мир сему дому!.. Люди теснят тьму. А кто ты, живущий в такой глуши?
Человек ответил скрипуче:
— Я тот, кто здесь живет. А кто ты, смеющий входить без спроса и задавать вопросы хозяину?
— Я страж кордонов, — ответил Добрыня. Подумал запоздало, что сам далеко забрался от кордонов Руси, добавил: — Кордонов человеческих.
Колдун, как теперь рассмотрел Добрыня, сидит на глыбе камня, сам от нее почти неотличимый. Значит, если встанет, то вровень. К тому же намного шире, тяжелее…
— Ого, — сказал колдун. — А кто же тебя назначил?
— Он, — ответил Добрыня и подвигал мечом. Слабые блики спрыгнули с лезвия и пробежали по серому колдуну.
— Ого, — повторил колдун. — Ты берешься судить, кто прав, а кто виноват в этом мире… Почему? Когда другие молчат, сопят, не высовываются? А ведь не дурнее тебя!
— Потому что берусь, — ответил Добрыня.
Он шагнул вперед, меч начал подниматься. Колдун сказал удивленно:
— Ты что-то чересчур смел…
— Я никогда не был трусом.
— Но и на рожон не пер, — определил колдун. — Я людей знаю. А сейчас… Сказано же: не зная броду — не суйся в воду. Ты из тех, кто всегда ищет брод. А переправляется, не замочив ног. А сейчас — не глядя!.. А вдруг яма?
Добрыня неприятно усмехнулся:
— Вдруг я знаю то, чего не знаешь ты?
Колдун несколько мгновений изучал его красивое, надменное лицо. Глядя на такое, женщины начинают густо краснеть, а мужчины тихо зеленеют от ревности. А колдун даже в этом безлюдном месте, среди скал и пещер, все равно остается мужчиной.
— Похоже на то, — согласился он со зловещей неторопливостью. — Ты в самом деле знаешь что-то такое… мне неведомое, что придает тебе уверенности. Но только поможет ли?
Добрыня поиграл мечом:
— Он поможет. Умри, прячущийся от людей!
Колдун вскочил, избегая меча, поспешно отпрыгнул за глыбы:
— За что?
— За то, что колдун! — отрезал Добрыня.
Запоздало подумал, что лучше бы обвинить в чем-то другом, а то в Киеве иной зовет колдуном любого грамотного, но что сказано, то сказано, а колдун отодвинулся еще дальше, вскрикнул:
— Я узнаю все равно твои тайны раньше, чем замахнешься. Все, все твои тайны! Я тоже, в ожидании вот такого меднолобого, кое-что заготовил…
— Не хвались… — начал Добрыня, но колдун вскричал тонко и пронзительно, взмахнул руками. Из широких рукавов вылетели снопы радужного огня. Между ним и колдуном вспыхнуло бушующее пламя. А из огня на Добрыню взглянула сама Смерть.
Он успел увидеть страшный оскал на бледном лице, а Смерть со зловещей уверенностью шагнула к нему через огонь.
Костер догорал, Леся несколько раз нетерпеливо посматривала в сторону леса. Амира училась подкладывать щепочки в огонь, счастливо смеялась. Леся наконец взяла лук, перебросила колчан со стрелами за спину:
— Пойду-ка взгляну. Что-то мне не нравится это… Чую беду.
Амира вскинула голову. На милом детском личике отразилось безмерное удивление.
— Разве с нашим господином что-то может случиться? Он ведь так могуч и отважен!
— Такие гибнут чаще, — ответила Леся. — Посиди, я схожу по его следам.
Она была уже за деревьями, когда сзади прошелестели легкие шаги. Царская дочь догнала, лицо ее раскраснелось, в глазах были страх и удивление.
— Не оставляй меня одну, — вскричала она. — Мне страшно!
— Там наши кони, — утешила Леся. — Ты не одинока.
— Если бы хоть конь господина!.. У него и конь большой, надежный.
Они прошли совсем немного, потом деревья разошлись в стороны, как девицы в хороводе. Земля пошла вверх, появились сглаженные ветрами камни. Глубокие трещины, слышно стало, как за зеленой стеной орешника шумно жрет молодые веточки огромный белый конь. Как всякий богатырский, он дома не всякое зерно принимал, только отборное, но по дороге хватал траву, ветки, мог даже грызть кору, как гигантский заяц.
— Вон вход, — сказала Леся.
— Мы подождем здесь?
— Жди, — велела Леся.
— А ты?
— Я — это я, — отрезала Леся.
Амира со страхом смотрела, как эта отважная женщина в мужской одежде нырнула в темный ход, некоторое время слышен был стук шагов, потом Амира слышала только треск веток да храп Снежка. Белоснежный жеребец хрумкал молодые побеги, только что не причмокивал от удовольствия. Сок брызгал из веточек, волосы на морде слиплись, он стал похож на странное морское чудовище.
Ей стало страшно настолько, что ноги сами опустили ее на пенек. Заплакала тихонько, робко, словно прекрасный витязь мог услышать и рассердиться.
Леся услышала запах крови. Сердце затрепыхалось, ноги понесли быстрее. Впереди раскрылась огромная пещера, а посреди она увидела двух поверженных людей. Навстречу ей бежала, медленно застывая, темно-красная струя. Дальше она раздваивалась, но Леся смотрела только на раскинувшего руки, лежащего вниз лицом человека в сверкающих доспехах. Кровь из жуткой раны между лопаток текла медленно, а второй человек, со страшно разрубленной головой, был еще теплым и, как показалось Лесе, скреб камень в предсмертной судороге. Нет, застыл…