Его голос и выражение лица не смягчились, но она знала Ротерхэма достаточно хорошо, чтобы поверить в искренность его слов.

— Спасибо. Надеюсь, буду чувствовать себя сносно после того, как… немного привыкну.

— Да, если только не совершишь какой-нибудь глупости. Хотя мне до них нет никакого дела. Не бросай на меня свои убийственные взгляды! Меня они не трогают.

— В такой день ты мог бы, по крайней мере, избавить меня от своих насмешек, — бросила она негодующе.

— Ну зачем же? Перебранка со мной помешает тебе впасть в еще большую меланхолию.

Серена не снизошла до ответа и снова отвернулась к окну. А он, равнодушный к ее пренебрежению и гневу, уселся в свое кресло и с сардонической улыбкой принялся разглядывать собравшихся.

Из шести мужчин, находившихся в комнате, он менее всего походил на человека убитого горем. Наглухо застегнутый черный костюм дисгармонировал с небрежно, как обычно, повязанным галстуком, а манере держаться не хватало торжественности, присущей остальным. Внешность не выдавала его возраста — вообще-то Ротерхэму было около сорока лет. Среднего роста, крепко сложенный, с широкими плечами, могучей грудью и мускулистыми бедрами, которым явно не шли модные в это время обтягивающие панталоны, он редко носил такую одежду, обычно его видели в высоких сапогах и бриджах. Костюмы хорошо сидели на нем, но были скроены так, чтобы он мог одеть их без посторонней помощи, и, за исключением массивного золотого кольца с печаткой, он не носил никаких украшений. Маркиз не отличался обаянием, манеры его были слишком грубы, он успел приобрести множество врагов — как и друзей — и, если бы судьба не одарила его знатностью, титулом и состоянием, он был бы просто изгнан из высшего общества. Но эти магические свойства принадлежали ему и действовали в том мире, где он вращался, словно талисманы. Негодуя по поводу его галстуков и странных манер, нельзя было их не принимать — лорд все-таки!

Ротерхэм не был красавцем, но его внешность производила неизгладимое впечатление. Из-под прямых, почти сросшихся бровей мрачно блестят глаза. Волосы цвета воронова крыла. Черты смуглого лица резкие, кончики бровей слегка поднимаются кверху, подбородок разделен надвое, а между впалых щек выдается крупный нос. Единственное, чем мог гордиться маркиз, это его руки — сильные и красивые. Любой светский щеголь лез бы из кожи вон, чтобы продемонстрировать всем такие руки, но лорд Ротерхэм прятал их в карманах.

Так как лорд Доррингтон и мистер Иглшэм не изъявляли желания завершить свой желчный диалог, а вежливые попытки лорда Спенборо вернуть их к теме разговора не имели успеха, лорд Ротерхэм вмешался сам.

— Вы что, собираетесь спорить целый день, — спросил он насмешливо, — или мы заслушаем завещание?

Оба джентльмена воззрились на него; мистер Перротт, воспользовавшись внезапной тишиной, развернул бумагу и торжественным тоном провозгласил, что этот документ является последней волей и завещанием Джорджа Генри Вернона Карлоу, пятого графа Спенборо.

Как и предсказывала Серена, оно не представляло особого интереса для собравшихся. Ни Ротерхэм, ни Доррингтон не притязали на наследство. Сэр Уильям Клейпол знал, что его дочери обеспечена вдовья доля. А как только мистер Иглшэм убедился в том, что различные подарки, обещанные его жене, были ей завещаны, он также потерял интерес к оглашению и занялся обдумыванием тех колкостей, которые он скажет лорду Доррингтону.

Серена сидела, отвернувшись от всех, и смотрела в окно. Потрясение ее было столь велико, что сначала она не испытывала ничего, кроме скорби, вызванной потерей отца. Но с прибытием его преемника ужас ее нынешнего положения стал доходить до девушки. Милверли, в течение двадцати пяти лет служивший Серене домом, больше ей не принадлежал. Она, бывшая хозяйка этого дома, отныне станет посещать его только в качестве гостьи. Серену нельзя было назвать сентиментальной, и при жизни отца она не испытывала глубокой привязанности к этому месту, воспринимая его как нечто само собой разумеющееся, как воплощение долга и традиций. И только теперь, когда Милверли ускользал от нее, девушка ощутила двойную потерю.

Серена приуныла. Попытавшись взять себя в руки, она не смогла сосредоточить внимание на поверенном, монотонно зачитывавшем длинный список небольших подарков и употреблявшем массу непонятных юридических терминов. Все эти дары были известны ей, многие из них отец обсуждал с дочерью. Серена знала, из чего складывается доля Фанни и какие поместья составят ее долю, — здесь не могло быть неожиданностей, и ничто не в состоянии было отвлечь ее от грустных мыслей.

Но она ошибалась. Мистер Перротт умолк и откашлялся. Через мгновение он возобновил чтение еще более невыразительным скрипучим голосом. Слова «…все мои поместья в Хернсли и Айбшоу» донеслись до Серены, и она поняла, что адвокат дошел до той части завещания, которая касалась ее лично. Следующие слова заставили девушку вздрогнуть.

— «…отдаются в распоряжение Айво Спенсеру Бэррэсфорду, благороднейшему маркизу Ротерхэму…»

— Что? — задохнулась Серена.

— «…которому вверяется попечительство над моей дочерью, Сереной Мэри, — мистер Перротт слегка повысил голос, — с тем, чтобы на протяжении ее девичества он обеспечивал мою дочь такими суммами денег на мелкие расходы, какими она привыкла располагать до сих пор. После же ее замужества, при условии, что оное заслужит одобрение маркиза, она получит эти имения в свое полное распоряжение».

Установилось изумленное молчание. Фанни выглядела обескураженной, а Серена была просто потрясена. Внезапно тишина была нарушена — благороднейший маркиз Ротерхэм разразился хохотом.

Глава 2

Серена вскочила с места.

— Да что он, с ума сошел?! — вскричала она. — Ротерхэм должен разрешить мне… Ротерхэм должен одобрить мой брак! О, какой позор, какая подлость!

Она задохнулась от гнева и заметалась по комнате, еле переводя дыхание и ударяя сжатым кулачком по ладони другой руки. Когда ее дядя Доррингтон попытался остановить Серену, она в ярости оттолкнула его.

— Умоляю тебя, Серена! Успокойся, милое дитя. Я понимаю твои чувства, но постарайся взять себя в руки, — уговаривал он ее. — Клянусь, это выходит за всякие рамки — назначать опекуна не из членов семьи! Я ведь тебе не чужой. Я твой дядя и больше других подхожу для этой роли. Боже милосердный, я с трудом сдерживаюсь!

— Несомненно, эксцентричность графа зашла слишком далеко, — заметил Иглшэм. — Его решение просто неприлично. Уверен, Тереза будет против.

— Она вызовет шок у любого разумного человека, — объявил Спенборо. — Мой дорогой кузен, любой поймет ваши чувства. Ваше негодование справедливо и естественно, однако мы можем найти выход из создавшегося положения. Полагаю, эта странная статья завещания может быть аннулирована — Перротт посоветует нам, что делать. — Он взглянул на поверенного, который, однако, молчал, и в молчании этом чувствовалось неодобрение. — Что ж, давайте подождем! В любом случае завещание не может быть обязательным для Ротерхэма. Он вправе отказаться от подобного опекунства.