– Там была одна, написанная – никогда не догадаешься кем – этим глупым Хамфри Грейсоном. Так, пустяк: некое обещание, которое он так и не выполнил. Но вполне достаточное для моих целей.
– Гром и молния! Грейсон участвовал в восстании?! – вскричал Робин.
– Можно сказать, что когда-то он подумывал об этом. Но это ничем не кончилось. Он ведь один из тех людей, которые всегда смотрят, куда ветер дует. И это глупое письмо я отдал мистеру Мэркхему в обмен на свое собственное, которое потом и сжег. Ты начинаешь понимать, сколько изощренности в моем плане, Робин?
– Я еще очень далек от этого, сэр. Говорите яснее! Должен ли я понять, что вы отдали Мэркхему в руки письмо, чтобы он вынудил Летти выйти за него?
Милорд кивнул.
– Ты все прекрасно понял, сын мой. Робин побагровел.
– Вы ждете моего одобрения, сэр? Вы думаете, что я могу восхищаться столь гнусным замыслом? Боже ты мой, но неужели не было другого способа выманить у него эту бумагу?
– Ну, не меньше дюжины! – с небрежностью ответил его отец. – Я отверг их: все они были слишком неуклюжи. Притом я хочу, чтобы Мэркхем больше не мешал мне. Будет гораздо лучше, если он умрет. Этим займешься ты. Заметь еще, в каком виде я представлю тебя твоей даме – в облике героя. Это замысел не-вероятного изящества, я не мог устоять! – Он снисходительно улыбнулся. – До сих пор в ее глазах ты – женщина; у нее нет возможности влюбиться в тебя. И если ты явишься сейчас перед ней в мужской одежде, она может даже рассердиться. Но я устраиваю так, что ты будешь ее спасителем. Одним словом, я обеспечиваю тебе романтический ореол, одновременно удаляя последнее препятствие на своем пути. Когда я думаю об этом, сын мой, я начинаю – пусть еще слабо – прозревать масштаб моего гения.
Тут уж Робин никак не мог удержаться от смеха. В самом деле, как это похоже на старого джентльмена – выбрать такой извилистый и запутанный путь. Но ставить Летти в ужасное положение, играть на ее струнах... нет, это непростительно.
– Я думаю, вы хотели мне добра, сэр, но я должен осудить ваши методы. Я бы мог получить эту бумагу, не вмешивая в это дело Летти.
– Но как примитивно! Какой грубый план, когда сравнишь его с моим! – запротестовал милорд. – И ты забываешь, что я предусматриваю и смерть Мэркхема. Человек с такими отвратительными манерами не достоин жить в одно время со мной. Ты должен признать справедливость этого утверждения.
Мы сомневаемся, чтобы Робин мог увидеть это дело в том же свете. Он думал лишь о той роли, которая предназначена бедной Летти, и чувствовал, как в нем растет возмущение.
– И Мэркхем держит это письмо как меч над ее бедной головкой? И он настолько жесток, что использует ее страх за жизнь отца? И он заставил ее согласиться на новый побег? Боже мой, сэр, вам не нужно опасаться, что он останется жив! – Робин поднялся и заходил взад и вперед по комнате. Его юбки шелестели, а кринолин колыхался в такт широким шагам, которых не могли бы повторить ни одна женщина. – О, я знаю, что мне делать! Без этого я, возможно, и стал бы колебаться. Мне нелегко убить врага, даже вашего врага, сэр. Но последнее меняет все. Я признаю изящество вашего замысла, сэр, но не просите меня восхищаться планом, в котором моей Летти отведена столь тяжкая роль. Когда назначен побег?
– Завтра. Я узнал это от вашего бесценного Джона. Они будут менять лошадей в Бэрнете необычайно поздно. Все сделалось очень просто. Летиция вместе со своим знакомым едет в Воксхолл-Гарденс. Что может быть легче, чем затеряться там в толпе? Пройдет некоторое время, прежде чем ее отсутствие будет замечено. Воксхолл – это мой мюнхенский друг очень удачно придумал. Ты, Робин, можешь без всяких затруднений остановить их у Финчли-Коммон. Ты, разумеется, будешь в маске. Детали оставляю на твое усмотрение. Не сомневаюсь, что ты сделаешь все к моему удовольствию.
Робин сдался.
– Сделаю! – Глаза горели. Тревога за Летти несколько утихла, ее вытеснила радость предстоящей схватки. Юноша потянулся и в восторге раскинул руки. – Ах, снова взяться за шпагу! – сказал он, делая воображаемый выпад. – Не пистолеты – нет, нет. Это уж очень примитивно. Разве я не ваш сын?
Милорд заразился его энтузиазмом.
– Да, Робин, да. Я замечаю в тебе свои черты. Убери этого мюнхенского приятеля! Не снимай маски: ты должен еще какое-то время быть тайной для Летиции, но теперь уже недолго! Убери Мэркхема с моей дороги, и ты увидишь, как быстро я добьюсь обещанной цели! Я, Тримейн-оф-Бэрхем!
– А вы и в самом деле...
– Вот так же думал и Мэркхем, – сказал милорд. – И вы все так. Есть лишь один человек, кто знает обо мне правду. И этот факт доставляет мне бесконечное наслаждение. Я ничего не говорю: скоро все и так станет известно. – Он взял свою треуголку. – Оставляю тебя наедине с твоими планами, Робин. Смотри, ничего не напутай. Никто не должен догадаться, кто ты. Изобрази грабителя и возьми с собой Джона... Нет, меня не интересуют эти мелкие детали, ты сам их продумаешь на досуге. По моим подсчетам, – не думаю, что ты станешь сомневаться, – они должны уехать из Воксхолл-Гарденс в девять вечера, может быть, чуть позже. Это не важно. Аи revoir, сын мой! Хоть это и лишнее, все же желаю тебе успеха!
Милорд помахал сыну рукой и исчез в соседней комнате. Там он встретил дочь, которая только что вернулась с утренней прогулки с Чарльзом Белфортом.
Bon papa снисходительно потрепал ее по щеке и весело сказал:
– Прюденс, дочь моя! Ты явилась слишком поздно, чтобы услышать о моем плане. Твой брат в полном изумлении.
– Бог ты мой! – без особого энтузиазма отозвалась Прюденс, глядя ему вслед. Она немного посмеялась – отец всегда умел ее развеселить. Прюденс вошла в гостиную и увидела Робина, в раздумье кусающего ногти.
– Чем это так доволен старый джентльмен, Робин? – спросила она. – Нам предстоит работа?
Он поднял глаза и оглядел ее.
– А тебе этого хочется? Готовится одно спасение и одно убийство!
– Ты меня поражаешь, – отозвалась Прюденс, присаживаясь на краешек стола. – Можешь на меня рассчитывать; похоже, тебе понадобится помощь. Что дальше?
Такое романтическое предприятие, как побег прямо из Воксхолл-Гарденс, должно было бы восхищать мисс Летти, которая обожала подобные вещи, но увы! Она с грустью выполняла свою часть обязанностей, и настроение ее весьма отличалось от того восторга, с которым она совсем недавно убегала с этим же самым джентльменом. Тогда это было просто безрассудство, полное романтических ожиданий, теперь же она делала все с тяжелым сердцем, вспоминая о Черном домино и его дразнящей, ускользающей улыбке.
Мисс Летти пришлось признать, что она пожинает плоды собственной опрометчивости. Она скорбно размышляла о том, что, если бы не позволила ослепить себя чарам и комплиментам мистера Мэркхема, она бы теперь не оказалась в столь мрачном и безнадежном положении. Она не могла найти выхода. Представления Летиции о законе и государственной измене были весьма туманны; она полагала, что письмо ее отца грозит опасностями, и потому осмеливалась делать лишь то, что приказывал ей мистер Мэркхем. Летти боялась, что в противном случае может произойти нечто ужасное. Прежде чем она могла бы предпринять какие-либо меры против похитителя, нужно было заполучить письмо. Она думала, что, может быть, ей удастся выкрасть бумагу у него из кармана, пока он будет спать, потому что рано или поздно, но им придется остановиться. Беспрерывная скачка к шотландской границе казалась ей нереальной. Но это была слабая надежда, и, кроме того, у Летти оставалась возможность застрелить его. О, если бы у нее был пистолет!