Ляхич и Джозеф, стоя плечом к плечу, следили, как бронетранспортёр на полном ходу остановился у кромки леса. Коммандос красиво ушли за деревья, Ляхич тут же перевёл взгляд на экран телелокатора.
Пять крохотных светящихся точек двигались слаженно. Изредка замирая, как в танце, одновременно начинали движение другие, затем замирали они, а ранее неподвижные так же разом стремительно продвигались дальше. Ляхич надел шлем, в крохотных вмонтированных наушниках перекличка десантников звучала чётко, словно они залегли рядом.
Они его отыщут, проронил Джозеф. Камикадзе чертов...
Не камикадзе, огрызнулся Ляхич. С тех пор как мы пришли в Японию, мы вытравили эту дурь с самопожертвованием, патриотизмом, честью, преданностью и верностью слову... Не осталось в Японии людей, которые теперь дрались бы за свою Японию. Ни самураев, ни камикадзей... За свой огород разве что? Нет, даже за огород не будут драться, здоровье дороже. Япошки свое здоровье теперь берегут. А здесь, в России, положение хуже.
Исламистские мюриды?
Ляхич поморщился:
И это тоже. Но и старое уходит с трудом. Нам надо успеть вклиниться в эту щель! Когда старые понятия чести и жертвенности за Отечество почти ушли... вместе со стариками, а новые идеи русского ислама ещё не охватили молодёжь всерьёз.
Но я слышал, что русские принимают ислам чуть ли не массово...
Ляхич отмахнулся:
Цирк. У русских это реакция на застой в православии, на дурость власти... вообще в этом выборе больше хулиганства, чем осознанного выбора. Да-да, многие выбрали ислам сознательно, но Россия в целом... ох, не верьте тем сведениям!
Джозеф охнул, глаза его не отрывались от экрана. Ляхич выругался. В наушниках донесся вскрик, слабый треск. Ещё треск, в котором не сразу различил выстрел, настолько это было не похоже на привычную скороговорку десантных автоматов. На экране три точки замерли, а остальные двигались в хаотичном беспорядке.
Огневую бы поддержку с воздуха! закричал Джозеф. Эх, не по правилам...
Какая поддержка, процедил Ляхич. Там нет русских войск!
Треск в наушниках становился громче. Ляхич ругался все яростнее, а голоса в наушниках звучали отчаяннее, растеряннее, обрывались на вскрике. Последняя точка отчаянно двигалась по направлению из леса. Джозеф поднял ещё группу, но Ляхич крикнул с горечью:
Отставить!.. Не успели.
Точка застыла, в наушниках после криков о помощи воцарилась мёртвая тишина. Джозеф спросил растерянно:
И что теперь?
Ляхич вздохнул:
Теперь... возьми грузовик. Они сейчас отступают, павших и раненых можно подобрать без помех. Я не думаю, что там был одиночка. Похоже, что одиночный снайпер был просто провокатором. А когда погнались за ним, напоролись на засаду...
Джозеф, ругаясь совсем не как профессорский сын, погнал четверых коммандос и медика на грузовик. Ляхич тускло смотрел вслед, в груди шевелилось недоброе чувство. По слухам, в Пентагоне каждый сценарий развития событий прогнали по сто раз. Но, наверное, для России его надо было прогнать и в сто первый.
Или же специально для России нужно было писать совершенно другой сценарий.
Грузовик вернулся, весь облепленный грязью. Коричневые подтёки достали даже до крыши, а сами коммандос выглядели как толстые болотные жабы. Один из первого отряда, лейтенант Браузерс, был жив, стонал в забытьи, хотя ему вкололи обезболивающее вместе с противошоковыми сыворотками. Остальные уже остыли: метко пущенные пули охотников нашли уязвимые места...
Джозеф торопливо объяснил, что, по словам Браузерса, они в самом деле напоролись на засаду. По меньшей мере семь человек затаились за пнями, поваленными деревьями. Когда десантники, уверенные, что надо догнать и схватить одного-единственного человека, вломились в лес, как стадо свиней, то с двух сторон начался кинжальный огонь. Конечно, одиночные выстрелы из охотничьих ружей не назовёшь кинжальным, но охотники били настолько точно и безжалостно, что огонь был равен кинжальному. Каждого поразили с одного выстрела, только в лейтенанта Браузерса попало больше двух пуль: он успел отпрыгнуть за огромный толстый пень. Его расстреливали наугад, сквозь трухлявое дерево.
А сами русские? спросил Ляхич.
Исчезли, как будто сквозь землю провалились, доложил Джозеф. Сэр, это их лес!.. Они здесь каждый пень знают, каждую мышиную норку.
Ляхич зло и растерянно смотрел на трупы солдат, но видел бесконечное расследование, после которого комиссия обязательно найдет «ошибки и просчёты», и, чтобы успокоить общественность, с него сорвут погоны, ушлют куда-нибудь в Канзас...
Вернёмся на базу, решил он. Пусть генерал Макланс разбирается. Он нас сюда послал! Да-да, вернемся на базу.
Коммандос оживились, Ляхич услышал возгласы облегчения. Одно дело, когда из года в год красиво прыгаешь через макеты, вламываешься в нарисованные дома и лихо бьешь с разворота ногой в челюсть спарринг-партнера, и всё это под вспышки фотоаппаратов и жужжание телекамер, другое когда все наяву, когда в тебя стреляют...
А Джозеф скомандовал:
Сворачиваем лагерь!
Солдаты с криками бросились к палаткам. Верёвки даже не отвязывали, а просто рубили, Ляхич следил за ними со смешанным чувством. Самому бы поскорее с этого опасного места, но в то же время как-то неприятна эта нескрываемая трусость, эта поспешность, ведь бегут закованные в доспехи огромные несокрушимые парни...
Быстрее, быстрее! покрикивал Джозеф. Он нервно оглядывался в сторону леса, тот чересчур близко. Мы свою миссию уже выполнили!.. Гуманитарную помощь доставили!
Дурак, подумал Ляхич зло. Ладно, парни не вдумываются, что покрикивает этот осел. Для них главное сильный уверенный голос. И чтобы звучали команды. Неважно какие. Главное, чтобы команды...
Широколицый сержант, которого Ляхич называл то Гонсалесом, то Легонсисом, вдруг остановился, резко выпрямился, словно в спину вонзили шило. Из рук выпал ящик, и только тут Ляхич уловил далёкий звук выстрела.
Он понял всё мгновенно, глаза повернулись в орбитах, взгляд сразу ухватил место, откуда стреляют, и тут же услужливо указал место, куда ещё можно добежать, скрыться, спастись от гибели. Уже потом Ляхич сообразил, что подсознательно ждал и страшился повторного нападения, а мозг уже проработал пути бегства.
Всё это пронеслось в мозгу в доли секунды. В следующее мгновение он ощутил, как навстречу бьёт ураган, он ломится сквозь эту ревущую бурю, ногам уже горячо, но и деревья вырастают, приближаются стремительно...
В спину сильно ткнуло, но он удержался на ногах, только некоторое время бежал настолько сильно наклонившись, что вот-вот на бегу зароется носом. Судя по всему, пуля ударила под левую лопатку. Так его отец всегда бил оленя. Да и вообще любого крупного зверя бьют под лопатку. Медведя, к примеру, в голову бить глупо: любая пуля срикошетит о скошенный клином медвежий лоб, только разозлит...