Да чёрт с ними, через пару сотен лет процесс, возможно, пошёл бы вспять. Но этот народ с упорством простого слесаря, уверенного в своей правоте, сейчас старается распространить свои взгляды и на другие народы, на другие страны. А это наступление Тьмы. Тьму надо остановить. Доводами остановить не удается, Тьма доводов не приемлет, но остановить всё же надо. Однако там царствует человек с простой психикой простого слесаря. Он понимает только простые доводы. Чем проще довод, тем поймет легче.
А что проще довода, чем дубиной в лоб? Если понадобится, то даже атомной.
Коломиец искоса поглядывал в мою сторону. Ему явно не терпится со мной поговорить, пообщаться, поспорить. Всё-таки область моей работы теснее всего соприкасается с его ареалом, а то и перекрывает, что не может не задевать министра культуры.
Уже выкопали могилу для Империи? — поинтересовался он с ядовитой усмешечкой. Говорят, вы на сегодня приготовили нечто особенное...
Так и говорят?
Точно, подтвердил он. Здесь стены без ушей, верно, но люди... гм...
Я ответил очень серьёзно:
Могилу они выкопали себе сами. И тем, что приняли мощную дозу наркотиков, благодаря чему на коротком отрезке времени обогнали другие страны... и тем, что провозгласили доктрину вседозволенности! На первых порах это привлекло к ним всех-всех... Не только придурков, но даже и наших интеллигентов. Вон вы, Степан Бандерович... гм... тоже клюнули так, что нос увяз, а задница торчит к услугам каждого...
Коломиец поморщился, трудно быть эстетом в этом кабинете грубых людей, но не послал меня, как сделал бы даже сдержанный Егоров, который никак не привыкнет к своей роли министра внутренних дел.
Но что-то я не вижу, сказал он раздражённо, где у них уязвимое место. Да ещё как раз возникшее, по вашим словам, благодаря их пропаганде свобод!
Они отменили честь, верность, благородство, сказал я. Я это уже говорил, но повторю, чтобы вы запомнили. Во всех странах и во все века палач считался чем-то настолько отвратительным, позорным, гадким, что всегда совершал свою работу... да-да, необходимую обществу!.. свою работу под маской. Вспомните, палача всегда рисуют с красным колпаком на голове, с прорезями для глаз. Палач скрывался, ибо ни один сосед не подаст ему руки, не одолжит хлеба, не позволит заговорить со своим ребенком! Но вот сейчас косяком идут юсовские фильмы, где должности палачей воспеваются, это самые лучшие люди планеты: красивые и романтичные, они летают по всему свету и по заданию правительства убивают и убивают неугодных.
Так не людёв же, возразил Коломиец, а террористов убивают!
Да какая разница? Палачи и раньше убивали только преступников. Во всяком случае, тех, кого в тот момент считали преступниками. Террористов в том числе. Но морды прятали потому, что... потому что я уже сказал почему! А сейчас с подачи юсовцев пришла свобода от моральных норм. Воцарился прагматизм! Но Империя побеждала лишь на том этапе, когда шла дорогой прагматизма, а все остальные, мы в том числе, дорогой идеалов. Но теперь и мы точно так же отряхнем сковывающие нас моральные нормы и...
Что "и"?
...и увидим, что ничто нас не удерживает от запуска всех ракет с ядерными зарядами в сторону Штатов. Ничто не удерживает от удара химическим оружием. От подделки долларов в государственном масштабе. Вообще от любых акций, от которых воздерживались раньше лишь потому, что так считалось «нехорошо поступать».
Коломиец отшатнулся, всмотрелся круглыми от ужаса глазами, пролепетал тихо, не уверенный, что я не шучу:
Так почему же всё-таки не запускаем?
Только по инерции, объяснил я любезно. Только потому, что так «нехорошо, негуманно, бесчеловечно». Нет-нет, я не призываю тут же бабахнуть по Штатам всем ядерным потенциалом! Просто напоминаю, что не только Штаты, но и мы сейчас свободны... или должны ощущать себя свободными от моральных норм. Иначе это будет похоже на разоружение в одностороннем порядке. Я хочу сказать... и подчеркнуть, что мы вольны действовать, как нам удобнее в данный момент, а не оглядываться на общественное мнение. Вспомните, Штаты не оглядывались, когда бомбили Югославию! Или когда смели с лица земли Дрезден. И мы не будем оглядываться, когда нам надо будет провести какие-то акции, которые по старой морали показались бы чудовищными.
Коломиец смолчал, я заметил, что и другие перестали топтать клавиши, поглядывают в нашу сторону. Краснохарев наконец крякнул, глаза его повернулись к экрану, а Коган, министр финансов, пробормотал:
Начало обещающее...
Финал будет еще круче, пообещал я.
Над Вашингтоном уже второй месяц стояло ясное безоблачное небо. Раз в неделю проходили короткие летние дожди с грозами. Как по заказу ночью. Утром вымытая трава зеленела ещё ярче, а воздух бодро трещал и сыпал искрами, переполненный бодрящим озоном.
В Белом Доме зимой и летом поддерживалась одна и та же температура и влажность, наряду с тремя десятками других обязательных параметров искусственного климата, но последние три дня в здании почти не прибегали к кондишенам.
Сегодня президент прибыл с опозданием на пару часов. Вообще, мода не изнурять себя работой пошла с Рейгана. Тот являлся поздно, покидал Овальный кабинет рано, а в рабочее время нередко шёл в личный тренажерный зал, этажом ниже, и качал железо. Его критиковали, обвиняли в забвении интересов страны, но как раз такое поведение президента лучше любых речей говорило о благополучии страны, о её верном курсе и устойчивости доллара.
Нынешний президент был жаворонком, но по рекомендации аналитиков общественного мнения всякий раз являлся по тщательно просчитанному графику опозданий. Что делать уже год, как в моде совы, чёрт бы побрал этого кумира тинейджеров Жерара Гейса! Этот рэп-музыкант просыпается в полдень и репетирует до полуночи. Приходится походить на него, чтобы не утратить популярность... Хорошо, хоть волосы пока ещё не требуется красить в лиловый цвет!
Сотни телекамер провожали его недремлющими оками, молчаливые стражи передавали из рук в руки с этажа на этаж, пока он не оказался перед дверью своего кабинета. Но и тогда сперва вошел Дин Гудс, глава службы безопасности, все проверил и обнюхал, отступил от двери.
Мышей нет? спросил президент.
Гудс сдержанно усмехнулся. Президент великой страны не замечает, что повторяет одну и ту же шутку третью неделю.
Кабинет принял в свои объятия ласково и вместе с тем по-отечески. Сам по себе кабинет, если все еще можно т а к о е называть кабинетом, был уникален не только абсолютной защитой от всех видов прослушивания. В свое время он был создан особым институтом по интерьеру кабинета Первого Лица. Теперь каждый, вступая в это святая святых, не случайно проникался священным трепетом.