– А почему нужно?
– Чтобы других не соблазнял, – ответил Олег сумрачно. – Что плохо в магии? Даже не то, что нашедший уже больше не работает, не учится, не трудится, не становится умнее и лучше, ему и так хорошо, а то, что соблазняет тысячи других… Вот пролетит эта сволочь на своем ковре над селом, там все бросают работу и начинают мечтать, как бы тоже вот так, без трудов, даже коня запрягать не надо… И мостов через реку строить нет необходимости. И вообще дороги не нужны.
Она сказала резко:
– Ну, помечтают, и что?
– Если бы только помечтали, – возразил он. – А то бросают работу и начинают бродить по всяким руинам, лесам, болотам, пещерам, пропастям… А когда не находят, начинают грабить тех, кто работает! Сперва утешают свою совесть тем, что это временно, вот найдут сокровище и все отдадут втрое, а потом… потом привыкают только грабить.
Она покосилась на его злое и расстроенное лицо, возражать не решилась, слишком уж он взведен, как туго натянутая тетива на его луке, больное место затронули.
– Мечты, – возразила она упрямо, – всего лишь мечты. Человек всегда будет мечтать.
– И пусть, – согласился он. – Но когда колдовства не останется, он помечтает и пойдет работать. А сейчас намечтает горы золота и, бросив плуг, идет их искать.
Она замолчала, злая и недовольная, он тоже прав, люди слишком слабые и легко поддаются своим слабостям, но как бы лекарство волхва не оказалось горше самой болезни…
Стало холодно, она снова закуталась поплотнее и прижалась к спине дракона, что такая теплая в полете, как хорошо натопленная печка. Волхв остался сидеть на загривке, неподвижный, как один из шипов на спине гигантского Змея.
Наступила ночь, а они все летели, наконец Олег постучал посохом по толстой шее дракона.
– Давай ниже… Еще, еще… Вон к той горе. Ну, ты ее знаешь, мы тут уже бывали…
Сердце Барвинок стучало все чаще и взволнованнее. Даже воздух тут другой: жаркий, пряный и напоенный ароматами дивных цветов, которых она еще никогда не видела и не знала.
В животе время от времени появлялось неприятное сосущее чувство, это дракон снижается рывками, внизу темно и страшно, наконец она ощутила, что земля совсем близко, и тут все потяжелело, ее прижало к спине чудовища, но тут же тяжесть ушла, а рядом раздался бодрый голос волхва:
– Все! Мы на месте. Сама слезть сумеешь?
Она кивнула, однако он отстегнул ремни и взял ее на руки. Она чувствовала, как его ноги скользят по гладким чешуйкам, однако не упал, услышала хруст камешков под сапогами.
– Все, – сказал он.
Она заставила себя высвободиться из его рук, а то уважать перестанет, сейчас почему-то уважение этого человека стало дороже, чем возможность его соблазнить, спросила дрожащим голосом:
– Мы… на вершине горы?
Он засмеялся.
– Нет, у подножья. Темно, таиться незачем. Никто не увидит.
Он ушел в темноту, что-то говорил, потом она ощутила толчок воздуха. Над головой несколько раз мощно ударило по воздуху, как по воде веслом, и снова стало тихо.
– Где твой колдун? – спросила она дрожащим от ужаса голосом.
Он сказал одобрительно:
– Рвешься в бой? Молодец. Но сперва в город.
Она пугливо огляделась. Вокруг проступают из тьмы залитые лунным светом горбы песчаных холмов, тишина абсолютная, словно в гигантском могильнике, воздух сухой и жаркий, вдали невысокие скалы с тупыми вершинками, слишком одинаковые, чтобы их сотворила природа, с холодком пришло сознание, что это и есть могильники, надгробия над усыпальницами…
Олег поправил мешок за плечами, лук там как торчащий край крыла, посох в руке, кивнул и отправился к блестящей в лунном свете стене из белого камня.
Ворота распахнуты, много света, пахнет дорогим душистым маслом, похоже, бессовестно жгут в светильниках. Сам город показался ей бескрайним, к тому же здесь как будто не заметили, что пришла ночь: лавки открыты, торговля идет бойко. Темно только в самых узких проходах, там бродят собаки, подбирая корки хлеба и кости с остатками мяса и жил. Слышатся беспечные разговоры, смех, прошла городская стража, окна домов освещены, по занавескам мелькают фигуры, оттуда часто слышится музыка, смех, песни…
Олег шел быстро, чувствуется, что и здесь бывал, либо же, как он говорил, все города одинаковы или очень похожи, заранее понятно, где поставят постоялый двор, городскую управу или скотобойню.
Постоялый двор показался ей совсем не похожим на все предыдущие, как и люди, темноволосые и все смуглые, прожаренные солнцем до костей, черноглазые, в очень легких рубахах, которые и рубахами не назовешь, нет рукавов, спереди края не смыкаются, а по длине не дотягиваются даже по поясов.
Олег, ни на кого не глядя, сел за свободный стол и заказал плотный ужин и вино. Барвинок сидела тихо, как мышь, украдкой поглядывала по сторонам.
За одним из столов мужчины смотрели в их сторону все насмешливее и вызывающее. Пили там много, дважды пытались петь, но тут же сбивались, много хохотали и звучно хлопали один другого по плечам и спинам.
Барвинок осмелела и начала тихонько выспрашивать, что это за земли такие, где даже ночью жарко, Олег неторопливо ел нарезанное крохотными ломтиками мясо, перемешанное с зеленью, запивал легким вином, отвечал нехотя, глаза отсутствующие.
– Что будем делать? – спросила она.
– Надо подумать, – ответил он нехотя.
– Еще не знаешь?
– Пока нет, – ответил он и поморщился. – Здесь что-то слишком… понимаешь, слишком. Надо сперва посмотреть по сторонам…
Но посмотрел на нее, нахмурился, продолжал жевать с отсутствующим видом.
Один из мужчин за столом удалых гуляк с грохотом отодвинул стул, поднялся, расправляя плечи, и, стараясь выглядеть повнушительнее, подошел к их столу.
– У тебя задиристая женщина, – сказал он Олегу. – Люблю таких… Сколько за нее хочешь?
Олег в задумчивости посмотрел на Барвинок.
– А сколько дашь?
– Две серебряных, – ответил тот с готовностью.
Олег подумал, покачал головой.
– Да ну, на ней платье стоит две.
– Тогда три, – сказал мужик.
– А серьги и два кольца? – спросил Олег. – Это все стоит четыре. А с платьем – шесть.
– Хорошо, – сказал мужчина громко. – Даю шесть!
Олег подумал еще, поколебался.
– Пожалуй, это подойдет.
Барвинок, задыхаясь от ярости, заставила себя ехидно улыбнуться.