– Хочешь знать, как хитрить? Но оно само делается. Скрыть просто не получается. Так что либо не говори вовсе, либо изрекай правду.
Она пытливо посмотрела на него, лицо погрустнело, а в синих глазах проступила глубокая печаль.
– Ты прав, – произнесла она с глубоким вздохом, в глазах заблестели слезы, – я неженка. И выросла… в очень богатой и знатной семье. Но меня хотели отдать замуж за нелюбимого, я взяла и сбежала.
Он хмыкнул.
– И все так просто?
Она покачала головой, глаза погрустнели, запруда в глазах начала заполняться, и Барвинок гордо подняла голову.
– Нет, – ответила она. – Совсем не просто. Сто раз было так тяжело, что хотела вернуться. Несколько раз уже подходила к воротам своего дворца… дома, но заставляла себя повернуть обратно. И в конце концов сумела приспособиться. А теперь вольной пташкой нравится больше, чем в золотой клетке!
Она сказала с вызовом, заранее готовая к жаркому спору и доводам, что женщина так себя вести не должна, тем более – добропорядочная, но волхв сидел, задумавшись, словно пропустил мимо ушей ее страстное заявление.
– Ты молодец, – проговорил он спустя долгое время. – Сильная пташка. Живучая. Хоть и красивая.
Она перестала сдерживать слезы, взглянула на него блестящими и недоверчивыми глазами. Нос и губы сразу распухли, словно уже ревет давно, веки покраснели, во взгляде безмерное удивление.
– Ты чего?
– А что не так?
– Ну ты вдруг сказал… ты хоть помнишь, что сказал?
Он пожал плечами.
– Что ты красивая. А что тут обидного? И умненькие бывают красивыми, хоть и очень редко. Но тебе вот повезло, так что без обид.
Она сказала торопливо:
– Да я не обижаюсь, совсем наоборот! Но почему ты за все время ни разу этого не сказал?
– Чего?
– Ну, что я…
– Красивая?
– Ну ты же так сказал!
Он произнес с некоторым раздражением:
– Когда бы я успел? Мы что, сто лет живем вместе? И вообще, что ты так прицепилась к этому слову? Ничего обидного в этом нет. Ты в самом деле красивая, хоть и умненькая, не всегда же одно другое вытесняет. Я вовсе не хотел тебя оскорбить!
Она перестала всхлипывать, смотрела на него с широко раскрытым ртом и распахнутыми глазами.
– Э-э… ну… я не знаю…
Он сказал великодушно:
– Это ничего. Не все же на свете ты должна знать. И еще ты молодец, столько прошла со мной и не хныкала. Молодец! Что умеешь, то умеешь. Настоящая женщина, хоть и маленькая.
Сидя, она оскорбленно выпрямилась:
– Я? Это ты здоровенный!.. Откуда только такой взялся. Ты знаешь, мы с тобой, похоже, идем в одну деревню. Не боишься?
Он насторожился:
– Чего?
– Там что-то очень нехорошее.
Она аккуратно собрала в узелок остатки еды, сунула в мешок. От костра вкусно тянет сладковатым дымком, словно сгорают вишневые сучья, еще у некоторых яблонь бывают такие пахучие, вокруг сплошной мрак, и она пыталась представить, как это выглядит для обитателей леса: страшное багровое пламя взметывает быстрые хищные языки, которые жалят любого зверя, а сами ничего не боятся, неуязвимые и бессмертные, там двигаются жуткие черные силуэты, смутно похожие на человеческие, но от них огромные черные тени стремительно прыгают на деревья, когда их выхватывают из тьмы языки огня…
Волхв широко распахнул глаза, когда она вздохнула и поднялась.
– Ты куда?
– Надо идти, – ответила она просто. – В той деревне начали умирать люди. Слишком много. Почти половина сельчан лежит при смерти.
– А ты при чем?
– Я лекарь, – объяснила она. – Я могу их спасти!
– В самом деле можешь?
– По крайней мере, – ответила она с вызовом, – попытаюсь. Пока сейчас отдыхаю, там кто-то умирает. Так что придется идти и ночью.
Он все еще рассматривал ее удивленно, но поднялся, от него пала такая густая тень, что ей почудилось, будто там сразу исчезает все на свете, даже земля.
Лунный свет осыпал серебром вершинки деревьев, внизу чернота, однако глаза привыкают быстро, и если не влезать в дебри, то идти можно и ночью, света достаточно.
Она видела по его лицу, что он думает, мужчины – существа бесхитростные, и этот сказал именно те слова, к которым она его подтолкнула:
– Ну что ж, пойдем. Не могу же я, отобрав у одних волков, позволить съесть тебя другим! Это было бы несправедливо по отношению к первым.
Она фыркнула и пошла по лунному следу, но волхв догнал и заставил взять чуточку левее. И дальше вел уже он, она не спорила и даже не бурчала, прекрасно помня, что сама в состоянии заблудиться в собственном доме.
Он шел быстро, искоса посматривал на ее разогревшееся от быстрой ходьбы лицо. Чтобы не отставать, ей приходится часто-часто перебирать не такими уж короткими ножками, вся подалась вперед, глаза горят азартом.
– А что там? – поинтересовался он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально и даже лениво.
– Я же говорю, – объяснила она, – без всяких причин начали умирать люди. Какая-то новая болезнь. А у тебя там дело или идешь мимо?
– Мимо, конечно, – ответил он. – Мне надо в Коростень, это такой большой город. Даже очень большой по здешним меркам. А в том селе собирался переночевать… Ну, если бы тебя не встретил, уже спал бы в доме.
Она сказала твердо:
– На твоем месте я бы вообще обошла стороной все село.
– И ночевать под открытым небом?
Она скосила на него глаза:
– Вообще-то к тебе не только волки побоятся подойти! Даже к спящему.
– Спасибо, – буркнул он.
– А что, не правда? Ты страшный…
Он поморщился:
– А что значит «начали умирать люди»? Там что, жили бессмертные?
Она сказала чуточку сконфуженно:
– Я неточно выразилась, а ты сразу к словам цепляешься! Другой бы сразу все понял. Начали умирать и здоровые. Без всяких причин.
Он подумал, кивнул:
– Понятно. Но ты при чем? Собираешься пошарить в карманах померших?
Ее ушки вспыхнули от негодования:
– Ну какой дурак, какой дурак!.. Говорю же, я – лекарь. Это село, как и еще семь вокруг, входит в круг, где я врачую. Меня оскорбляет, если на моей земле кто-то заболевает. А если умирает молодым…