Ну, если нет перехода к ней, то хотя бы кое-что узнать и о нем от него самого, но волхв, как нарочно, говорил только о древних народах, а знает о них удивительно много и никак не дает перейти на личности, что всегда так интересно, так увлекательно…
Конь мчался без устали, она уже устала болтаться за спиной волхва, а солнце едва-едва вскарабкивается к зениту. К счастью, этот чурбан, похоже, проголодался, а от скачки всегда есть хочется быстрее, повертел головой и обронил небрежно:
– Вон там передохнем малость.
Она сразу же сказала радостно:
– Что, устал?
Он хмыкнул:
– А ты нет?.. Полдня вот так мчаться…
Она почти пропела сладеньким голоском:
– А ты коню своему скажи, что это ты так мчался.
Конь оглянулся на нее и, как ей показалось, ухмыльнулся. Она ощутила себя бодрее, как всегда, когда удается укусить одного из этих рослых и сильных мужчин, уверенных, что они хозяева всего на свете.
Впереди густая роща, но Олег забираться вглубь не стал, остановил коня на опушке, расседлал и, забросив повод на спину, похлопал по боку:
– Ты хорошо потрудился. Отдохни малость…
Она наблюдала критически, как он складывает в шалашик сухие ветви для костра.
– Может быть, – предположила она ядовито, – ты покормишь коня? Или ему этой травки хватит?
Он повернулся к ней, на лице удивление:
– А что, их и кормить еще надо?.. Вот уж не думал… Ну тогда покорми, раз знаешь как.
Раздосадованная, она молча взяла сумку с овсом и пошла к коню. За спиной вскоре затрещал костер, а она надела сумку коню на морду и привязала, чтобы он сам встряхивал ее и доставал зерна.
Олег разложил еду, солнце сверкает в его красных волосах, из-за чего голова кажется объятой жарким пламенем, но зеленые глаза говорят о холоде внутри этого странного человека. И голос его прозвучал прохладно, когда он сказал:
– Справилась? Садись, ешь. Как только дожуешь последний кусок, сразу едем дальше.
– Ну, а как же, – отозвалась она и напомнила себе, что нужно не торопиться, как она ведет себя всегда за столом, не пожирать еду, а вкушать, как ее всегда учили родители. – Это и понятно. Странно, что это ты мне говоришь, а не я тебе!
– Действительно, – проворчал он.
Она взяла в руки хлеб и сыр, посмотрела на волхва искоса.
– Мне кажется, – заметила она осторожно, – ты не очень любишь женщин?
Он сдвинул плечами:
– Просто остерегаюсь. Разбойники требуют кошелек или жизнь, женщины и то и другое.
– Кошелек жалко?
– Ничуть, – возразил он. – Чего жалеть то, чего нет? Женщины, как и сны, никогда не бывают такими, какими хочешь их видеть. А это уже опасно.
Она победно расхохоталась, стараясь держаться так, чтобы рассмотрел ее и в профиль, у нее потрясающая линия от переносицы, через кокетливо вздернутый нос и пухлые губы к выступающему подбородку, изящное такое соединение красоты и силы духа. Да и грудь так кажется крупнее…
– Опасно, – сказала она с нажимом, – потому что боишься поражения?
Он ел молча, пережевывал медленно и старательно, как корова жвачку, ответил не сразу и чуточку невпопад, как будто уже думал о чем-то другом:
– Не спорю, самая глупая женщина сможет сладить с умным мужчиной. Но чтобы сладить с дураком, нужно быть самой умной… А ты какой себя считаешь?
Она замешкалась лишь на долю мгновения, но красивые женщины за словом в карман не лезут, их чириканье всегда звучит приятно:
– Конечно же, умной!..
– Понятно, – пробормотал он. – Ты ешь, ешь.
Она некоторое время ела молча, потом внезапно хихикнула, брови взлетели вверх.
– Смешинка в рот попала? – спросил он.
Она затрясла головой:
– Нет, вспомнила, как уезжала из города… Там всех магов трясло, прослышали о некоем воине, что поклялся истребить все их племя! Они не то убили его жену, не то всю семью, и потому воин люто мстит им и не успокоится, пока…
Ее голос утих, смех исчез из глаз, а лицо стало серьезным и задумчивым.
– Пока что? – спросил он.
– Пока не убьет всех, – закончила она. – И хотя это невозможно, но… убить может многих. По слухам, невероятно хитер, коварен, злобен и все продумывает на много шагов вперед.
Волхв подумал, кивнул.
– Ты права, – проговорил он, – ерунда какая-то. Когда, говоришь, это началось?
Она ответила послушно:
– Давно. Лет тридцать тому.
Он махнул рукой:
– Любая боль за годы забывается. Как бы ни любил жену и детей, но горечь постепенно уходит. Человек снова начинает жить… а если бы помнил все так же ярко, как и в тот день, когда его родных убили, он бы свихнулся. Все мы свихнулись бы. Так что это брехня про мстящего воина.
Она сказала независимо:
– Но говорят же… А если он дал великую клятву? И теперь раб своего обещания? В смысле, преступить не может?
– Сам дал, – буркнул он, – сам и взял обратно. Мало ли какие клятвы мы давали в детстве? Годы идут, начинаешь видеть, что был дурак и клятвы дурацкие. Не-е-ет, тебя обманули.
– Но слух…
– Слухи бывают всякие, – сказал он с невеселой усмешкой. – Сколько я слышал про деревья-людоеды! Указывали даже места, где хватают людей и жрут. Но что-то никогда их там не находил. Так что брехня все это. Брехня.
– Ну и хорошо, – сказала она рассудительно, – а то чуть не удавилась, когда вот подумала только про такое чудовище! Как можно убивать магов?
– Убивать можно всех, – ответил он и вздохнул, словно тащил на себе гору. – Увы, можно.
После трапезы она вытащила расческу с редкими короткими зубчиками и старательно причесывалась, глядя в небо, как в зеркало. Олег начал хмуриться, она оглянулась через плечо и объяснила, как ребенку:
– Если женщина выглядит менее красивой, чем может, это считается преступлением.
– Это в какой стране? – удивился он.
– В какой-какой… В любой. Не знал? Да что ты такой дикий? Из леса вышел, что ли?
– Гм, – сказал он мрачно, – в самом деле…
Она дочесалась, он видел, с каким усилием продвигается расческа, и понял, что для таких густых волос зубчики можно было бы сделать и еще пореже.
Конь уже сожрал весь ячмень и подбрасывал мордой сумку больше для игры, чем пытался выловить последние зернышки.