– Как ты можешь такое! Я нарочито все это время не мылся.
– Зачем?
– Чтобы быть достойным.
– Кого?
– Тебя, конечно. Быть достойным когда-то пойти с тобой рядом.
Олег принюхался к себе, задрал руки, ноздри его раздувались, как у нюхающей дичь собаки.
– От меня тоже такой смрад?
Колоксай развел руками:
– Нет почему-то. Но я знаю, отшельники и мудрецы, чтобы достигнуть совершенства, не моются годами. А то и всю жизнь. К нам заходил один… После его ухода две недели окуривали дворец благовониями, но его благочестие пересилило. Пришлось новый дворец строить… Видать, высшего совершенства достиг!
Он говорил убежденно, глаза сверкали, весь выпрямился, взор устремлен вдаль, и Олег спросил без всякой надежды:
– Аламандрит, конечно же, не достал?
Колоксай оскорбленно вскинул красивые брови:
– Как это? Разве я не за ним ездил?
– За ним, но…
– А почему такое сомнение в моих силах?
– Да ты вроде бы ударился в поиски истины… по-своему, конечно, – признался Олег. – А ежели искал в пещерах или в чаще…
– Ну вот еще, – оскорбился Колоксай. – Я искал ее, как и должен искать царский сын и воин – с мечом в руке. Аламандрит, конечно же, отыскал, добыл, привез.
Барвинок видела, как глаза волхва зажглись, явно хотел спросить про этот непонятный аламандрит, но пересилил себя и поинтересовался как бы вскользь:
– Но как тебе… там во дворце, не было несколько… странновато? Ты же заехал туда… когда уже искал истину?
– Они меня не поняли, – ответил Колоксай с презрением. – Сказано же, простые люди! Хоть и цари. Зажимали носы, двух-трех вынесли… У жены царя была собачонка, мне сразу не понравилось… Издохла! Больно нежная. Но аламандрит в моей седельной суме. Так, говоришь, уже можно мыться?
– Можно – не то слово, – сказал Олег с чувством. – Ты должен мыться, даже если начнется пожар, война или нападут соседи. Долго мыться! И хорошо.
Суровый, как берег северного моря, Колоксай с достоинством поклонился. Глаза его сверкали мрачным блеском подвижника. Он понимал, как и Олег, что заставить себя мыться настоящему мужчине, тем более – герою, куда труднее, чем не мыться месяцами.
– И этот обет выполню! – повторил он.
Он вытащил из потертой кожаной сумки завязанный в узелок платочек, пальцы кое-как распутали веревочку. Барвинок вытянула шею, стараясь не пропустить мгновения, когда на свет появится нечто особо драгоценное, витязь наконец развернул сверток, и она разочарованно прикусила губу.
На ладони героя сиротливо горбится, сознавая свою никчемность, камешек, серый и невзрачный, таких у Олега на груди с десяток, но, едва волхв взял его в руку, сразу засветился, засиял дивными красками. Она ахнула, там выдвинулись грани, превращая голыш почти в алмаз, нет, в бриллиант, затем чистый свет стал зловеще розовым, пурпурным, багровым, сменился недоброй лиловостью, как на закате солнца, и наконец стал абсолютно черным, даже полыхающие отблески жаркого солнца погасли на его гранях.
– Это он, – произнес волхв задумчиво. Он протянул Колоксаю, тот принял бережно в обе ладони. – Береги! Пока у тебя, ничего злого не случится.
– Буду беречь, – пообещал Колоксай.
– Не убирай даже на ночь, – предупредил Олег. – Ты не землепашец, а сын могущественного царя! Врагов у тебя больше, чем думаешь. Здесь, одинокий и в чужой стране, ты в большей безопасности, чем когда вернешься в свой дворец. А сейчас езжай!.. Еще успеешь спасти друзей. Помни, доблестный Мизгирь уже висит над пропастью…
Колоксай круто повернул коня.
– Спасибо!
Он сразу пустил в галоп, волхв некоторое время смотрел вслед, потом лицо омрачилось, он повернул коня в сторону дороги.
– Поехали. У нас работа не такая… красивая.
– Зато и не такая пахучая, – возразила Барвинок. – Тоже мне, искатель истины!
Олег поинтересовался мирно:
– А ты знаешь, как ее искать?
– Ну… нет…
– Тогда не тычь пальцем в тех, – посоветовал он, – кто ищет.
Она сказала независимо:
– Люди все разные, потому истина у каждого своя. Искать общую для всех – глупо.
Он кивнул.
– Ну… считай так, если тебе удобнее… ребенок.
Она сказала сердито:
– Так опровергни!
Он ухмыльнулся:
– И не подумаю.
– Почему?
Он сдвинул плечами:
– Может, сама догадаешься?.. Нет? Ну и ладно.
В спину дул, подгоняя нетерпеливо, сильный ветер, нес траву и листья, поднимал высоко в небо, где те порхали и метались, как встрепанные воробьи в драке. В глубоком небе очень медленно, но неостановимо ползут плоские облака, их грани не просто горят, а искрятся, выдавая спрятавшееся за ними яркое солнце.
Олег время от времени бросал на них задумчивый взгляд, лицо становилось все отрешеннее.
Барвинок не вытерпела, спросила:
– Что, будет дождь?
Он покачал головой:
– Нет.
– А что? Гроза?
– Нет, – ответил он снова.
– Так что? Буря?
Он повернул голову и оглядел ее внимательно.
– С чего ты решила?
– Ты так смотришь на небо!
Он хмыкнул, она внутренне съежилась от его снисходительного взгляда, но расправила плечики и посмотрела с горделивой снисходительностью к примитивности мужчин.
– На небо, – проронил он, – смотрят… гм… не только ради погоды.
– А зачем еще?
Он сдвинул плечами.
– Ну, как тебе объяснить, чтобы подоступнее. Можно, к примеру, любоваться звездами и луной, если ночью, а днем – облаками. Просто любоваться. Можно, опять же к примеру, предположить, что настоящая жизнь где-то там, очень высоко, а мы все ходим по дну мирового океана. Видишь, вверху вот плывут льдины…
Она поежилась, мгновенно представив себя на дне океана, мокрой и почти утопшей.
– Это облака! – возразила она гневно. – И вообще… где ж тогда твоя вода?
Он повел рукой вокруг:
– Здесь. Мы едем в ней. Только есть вода тяжелая, в ней плавают рыбы, а есть легкая, в ней плавают птицы и стрекозы. В легкой плавают намного быстрее, мы говорим – летают. Понимаешь, если бы не было этой воды, они бы все попадали! Как рыбы упадут на дно, если убрать воду.