– Да, это счастье… наткнуться на счастье.
Олег произнес задумчиво:
– Самое большое испытание для человека – устоять не столько против неудач, сколько против счастья.
Барвинок не поняла, к чему Олег такое брякнул, но мельник насторожился, взгляд стал острым и недоверчивым. Она постаралась улыбнуться ему как можно более мило, он растянул губы в ответной, пусть и несколько натужной улыбке, жестом пригласил войти.
Из просторных сеней пахнуло густым ароматом трав, Барвинок заметила на стенах под потолком пышные пучки трав, как лечебных, так и для приправ в супе, это сейчас зелень свежая, а для зимы нужно подготовить…
Комната просто огромная, мебель простая, но добротная, ее вдоволь, а в открытую дверь видна еще одна комната, такая же просторная.
Барвинок огляделась, сказала довольным голосом:
– А я всегда мечтала, чтобы у меня была такая же светлая горница, такие комнаты, такой вид из окон… Вам повезло!
– Еще бы, – ответил мельник. – Я как увидел это место, так сразу… Можете помыться, воды у нас много… ха-ха!.. а потом сразу к столу.
– К столу – это хорошо, – заметил Олег, – к столу – это я люблю. А уж моя спутница… ее вообще из-за стола не вытащишь.
Барвинок улыбнулась мельнику, не стоит обращать внимания на дурака, что мелет все, что взбредет на язык, тот слегка подмигнул ей, мол, понял, таких везде хватает, а Олег рассеянно прошелся по комнате, выглянул в окно, потрогал стулья за спинки, вообще выглядит, как человек, который все еще не пришел в себя после хорошего удара дубиной по голове.
Хозяйка, скромная, тихо улыбающаяся женщина, неслышно подавала на стол, и было видно, как ей приятно угощать гостей, не так часто они сюда забредают.
У мельника разносолов диковинных на столе нет, зато все то, что растет на местных огородах, – в изобилии, все отборное, налитое соком. А мяса, птицы, рыбы и творога едва ли не больше, Барвинок сразу заметила и говядину, и телятину, и баранину, и множество жареных птиц, от крупного молодого гуся до коричневых комочков скворцов.
Только вино не местное, но были бы деньги – торговцы доставят любое и куда угодно.
Барвинок ликовала, хозяева скромно улыбались, очень довольные, хорошо угостить гостей – это молча побахвалиться достатком, Олег против обыкновения не молчал, нахваливал как еду, так и гостеприимство, заметил, что вообще-то у мельников нелегкая жизнь, нужно следить за таким сложным хозяйством, что у простого крестьянина руки бы давно опустились.
Мельник довольно кивнул.
– Работы много, – согласился он. – Но если вовремя все замечать – работы почти никакой. Это нерадивые хозяева ждут, когда поломается, а тогда хватаются за голову. Тогда – да, непросто.
Хозяйка сказала:
– Он у меня всегда мельницу два раза в день смотрит сверху донизу до последнего колесика!
– Лучше сразу подправить, – пояснил мельник, – где треснуло, чем потом поднимать все, когда и жернова рухнут.
– Мудро, – согласился Олег. – Как у вас хорошо… Можно, мы посидим снаружи перед сном?
Хозяйка расплылась в довольной улыбке.
– Заметили, – спросила она счастливым голосом, – какие у нас места? С крыльца нагуляться можно!.. И река, и лес, и ручей, и гора… Сама до сих пор насмотреться не могу…
– Давно здесь? – поинтересовался Олег.
– Весной уже двадцатый год пошел!
– Да, – согласился Олег, – за это время можно прикипеть сердцем к такой красоте…
Барвинок посматривала на него искоса, волхв обычно не столь разговорчив, что-то выясняет, вопросы вроде бы ни о чем, но что-то он старается узнать. Либо уже узнал и отыскивает подтверждение…
Хозяйка пошла готовить им комнату для ночлега, Олег вышел на крыльцо, сел на нижнюю ступеньку. Лицо его оставалось задумчивым и немножко печальным.
Сосны далеко за домом вспыхнули огнем, но внизу уже темень, что значит, солнце за их спинами наконец-то опустилось к самому краю. Ветерок умолк и зарылся под землю, фиолетовый вечер тих и загадочен.
Деревья любуются красными облаками, снизу под ветками уже почти черно, но округлые подстриженные вершины еще полыхают червонным золотом. Цветы на клумбе, не дожидаясь полной темноты, сложили лепестки и уже спят, как куры.
Она села на ступеньку выше, подчеркивая тем самым неравенство, но не акцентировала, кто понятливый – поймет, проговорила задумчивым голосом:
– Наверное, хорошо вот так жить. Вдали от города… даже от села в сторонке. Крестьяне привозят зерно, а увозят муку, а все остальное время они наедине с природой, лесными птицами, зверьем, что приходит на водопой…
– Да, я заметил, – обронил он. – Там хорошо протоптанная зверьем тропа к воде… Странно, мельник их не бьет.
– А точно не бьет? Откуда же столько мяса?
– Крестьяне везут, – пояснил он. – Заметила, на столе не было лосятины или оленины? Даже птица вся домашняя. Если бы на водопое убил, звери бы сразу почуяли кровь и стали бы ходить в другое место.
Она сказала счастливо:
– Хорошо! Завидую и радуюсь за людей, что живут мирно и счастливо. Не всем выпадает удача, но кому выпадает – должен за нее держаться. Второго раза может не быть. Счастье… оно такое капризное…
Он подумал, проговорил медленно, в своей чуть ли не засыпающей манере, что ее особенно бесило:
– Не предназначенное тебе счастье, необоснованное приобретение, не уготовленная Творцом удача… это все западни, расставленные для людей слабых и никчемных. Вообще для всех людей! Но слабые в них попадают, а сильные обходят и топают дальше.
Она фыркнула:
– Ты загнул что-то уж слишком сложное. И вообще, кто дал тебе право решать за других людей, что им надо, а что не надо?
Он подумал, указал пальцем наверх:
– Оно.
– Кто?
– Создавшее нас, – объяснил он, – создавшее весь мир и все вокруг мира. Я за справедливость, лапушка.
Она окрысилась:
– Я не лапушка!
– Извини, зверюка.
– И не зверюка! Я – женщина. Красивая, между прочим. Мог бы и заметить. Ты уничтожил запасы магии Кривого Корня ради справедливости?
Он кивнул.
– И ради нее тоже. Все-таки нехорошо, когда одни великим трудом чего-то достигают, а другой просто так получает вдвое больше. От золотой рыбки или джинна из кувшина.
– А еще ради чего?
Он зевнул, потянулся, сладко захрустели суставы.