— Рядовой Каверин был избит, — проговорил Олег. — И каждый здесь это подтвердит.
Если Бородуля его и услышал, то реагировать не стал. Не до того было Бородуле.
— В санчасть, в санчасть!.. — суетился он. — Ты, ты и ты! Взяли быстро этого парашютиста и волоките в санчасть… Уроды, нашли время барагозить… И ведь, твари, именно в мое дежурство. Постой, а фамилия парашютиста как? Каверин? Это, тот самый Каверин, что ли, за которого из штаба просили?.. Ух, екарный бабай! Нашли, кого бодрить! Шумиха, блин, подымется!..
* * *
Когда казарма затихла, младший сержант Бурыба поднял голову, осторожно осмотрелся. Все спали… Или делали вид, что спали. Бурыба тихонько встал, подтянул трусы и на цыпочках пробрался по проходу к той койке, из изголовья которой он не так давно вырвал дужку. Щурясь в потемках, он начал торопливо, но внимательно осматривать дужку, почти касаясь ее носом — точно обнюхивал.
«Показалось… — спустя минуту с облегчением подумал он. — В натуре, показалось. Не может же такого на самом деле быть…»
Впрочем, чтобы убедиться окончательно, Бурыба решил еще и ощупать дужку. И на месте одного из сгибов ладонь его дрогнула и замерла, наткнувшись на неглубокие вмятины в металле. Их было четыре, одна подле другой. И ничем иным они не могли являться, кроме как следами от человеческих пальцев. Именно эти вмятины ожидал и боялся обнаружить младший сержант.
«Он же за сгиб дужку и схватил, — вспомнил ошарашенный Бурыба. — Когда я ему врезать хотел. Да, точно — за сгиб…»
В растерянности младший сержант сам взялся за дужку, напрягся… Конечно, толстый металл под его пальцами не промялся нисколько. Бурыба сглотнул и так же на цыпочках вернулся на свою койку.
«Ни хрена не понимаю… — болталась, как голая лампочка в пустой комнате, единственная мысль в его голове. — Это ж… Кто ж он такой-то, Гуманоид? Может, реально не… не нашенский. А откуда-нибудь… оттуда?»
Прокурор Саратовской области полковник Сергеев Степан Иванович только что зашел в ресторанчик «Бриллиантовая рука», где имел обыкновение проводить свой обеденный перерыв. Ресторанчик был удобен, во-первых, тем, что располагался в непосредственной близости от здания областной прокуратуры, а, во-вторых, тем, что имел несколько укромных кабинетов, где можно было спокойно насладиться трапезой, без раздражающего сопровождения громкой музыки и шума случайной подгулявшей компании, и не рискуя, как писал классик, «получить виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека…»
Степан Иванович ожидал заказа. Сегодня он намерен был отобедать диетической куриной лапшой, телячьими котлетками, приготовленными на пару, с гарниром из свежего зеленого горошка и овощным салатом «Венецианский бриз». На десерт Степан Иванович пожелал порцию яблочных оладий, а из напитков выбрал зеленый чай и стакан морковного сока. Безусловно, диетической лапше и паровым котлеткам он предпочел бы ломоть поджаренной на углях свинины (большой такой ломоть, посверкивающий ворчащими капельками жира, истекающий розовым соком, благоухающий ароматом, заставляющим рот моментально наполниться слюной), а стакану морковного сока — пузатый бокал хорошего коньяка, но… так называемую, нездоровую пищу и алкоголь полковник позволял себе все реже. Возраст уже такой, что бережнее надо относиться к собственному родному и нежно любимому организму. Потому что дети… И внуки вот-вот пойдут. И вообще пожить еще хочется. А работа такая, что как бы ненароком в могилу не сойти раньше времени… Степан Иванович вздохнул. Ему было жаль себя.
Официант принес лапшу. Сергеев проглотил ее быстро, как стакан воды, и, не чувствуя насыщения, стал ожидать котлет — с горошком, рассеянно глядя в окно уютного ресторанного кабинетика.
Там, за окном, во дворе жилого дома жизнерадостно орудовал скребком пожилой дворник. Он очищал асфальт от грязи с удивительным энтузиазмом, можно было подумать, что он не работу выполняет, а увлечен забавной игрой. Поняв это, прокурор присмотрелся к дворнику повнимательнее. Аккуратный такой старичок в чистенькой оранжевой жилетке, надетой поверх чистенького же спортивного костюма, в лыжной шапочке, из-под которой выглядывали ровные прядки добела поседевших волос. Очки в старомодной роговой оправе выглядели слишком большими на сухом лице старичка. Похоже было, что интеллигентный пенсионер, отставной школьный учитель, например, взялся за работу дворника не столько с целью подработать к пенсии пару-тройку тысяч, сколько ради возможности оздоровительно потрудиться на свежем воздухе.
— Вот кому живется-то хорошо! — искренне позавидовал дворнику Степан Иванович. — Ни забот, ни хлопот… ни нервов… Сейчас разомнет косточки, пойдет домой чай с малиной пить и кроссворды разгадывать…
Он вдруг с неожиданной отчетливостью представил себе жизнь старичка, такую простую, бесхлопотную и ясную. Скоро зима, а чистить снег куда как приятнее и радостнее, чем грязь. По выходным можно выбираться на лыжные прогулки с женой и верным кудлатым Бимкой… как подустанешь скользить по лыжне, устроиться где-нибудь на поваленной березке с термосом и пирожками, которые не успели остыть, потому что бережно завернуты в фольгу… Придет весна — наступит время выгонять из покосившегося гаража дряхлый, но все еще послушно бегающий «тазик», чтобы ехать на дачу, заваленную по чердак подшивками «Огонька» и «Литературки», копаться на грядках, находя и в этом скучном занятии отдохновение для сердца и ума… А то вдруг и позвонит кто-нибудь из бывших учеников: какой-нибудь Васька Пупырев, ранее беспросветный двоечник и хулиган, а ныне солидный и уважаемый бизнесмен; умиляясь самому себе, поздравит с Днем учителя и, чего доброго, лично прикатит в гости, нагруженный пакетами с разнообразной снедью и бутылками, и будет сидеть на тесной кухоньке, моргая повлажневшими глазками, напротив стариковской пары, которую, может быть, еще вчера, не узнав, окатил грязью, проносясь мимо на сияющем дорогом автомобиле… И, тоскуя о собственном безвозвратно канувшем детстве, будет просить прощения за полузабытые шалости. И пенсионер, конечно, простит Васю Пупырева, потому что зла ни на кого не держит, и на стариковской душе его хорошо и покойно, как в чистой деревенской горнице ярким субботним утром…
Степан Иванович как-то вдруг расчувствовался. У него-то самого на душе было мутно, точно намусорено. После дикого, невероятного происшествия с младшим Елисеевым (сыном предшественника Сергеева по служебному креслу), Степана Ивановича, да не его одного, конечно, изрядно потерзали московскими проверками, в результате которых, как в подобных случаях водится, вскрылось много такого, чему лучше бы не вскрываться. Ох, и пришлось тогда поволноваться, нервов потратить… Все, обошлось, правда: в тех комиссиях тоже нашлись нормальные, адекватные люди, да и сверху полковника Сергеева прикрыли. Но нервы-то, они не казенные. Как вот заработаешь себе из-за всего этого язву какую-нибудь или еще что похуже… А с чего началась вся катавасия с Ростиком Елисеевым? Гниды подноготные, безродные, детдомовские развопились, волну подняли… И ведь совсем недавно, тут же припомнил Степан Иванович, опять полетели в прокуратуру заявления из того самого детдома. Опять что-то их тревожит, баламутов грязнолапых, никак не могут успокоиться… Им здание реставрируют, фасад приводят в божеский вид, а они недовольны. Что за люди?! Есть такой пакостный тип человекообразных, которые самоутверждаются за счет того, что жалобы строчат по поводу и без повода, или, скажем, царапают исподтишка гвоздями автомобили — мол, припаркованы не там и пройти мешают…