— Да знаю я…
Оба помолчали немного, закурили… Сплюнув сигарету, Зяма ткнул пальцем туда, где в сырых сумерках тускло светился прямоугольник оконного проема.
— Вон там клиент наш.
— По-тихому Мишаня велел, как я понял? — осведомился Сверчок.
— По-тихому. Заходим, вырубаем, крутим. Пузырь в пасть — и кладем отдыхать. На плиту чайничек, под ним конфорку открываем, на стол свечку. Все, клиент готов.
— Да знаю я…
— Знает он! — усмехнулся, разминая крутые плечи Зяма. — Кто тогда в Барнауле зимой в хате у того коммерса окна закрыть забыл? Эта сука едва не вложила нас тогда… Постой, в каком году это было?
— Девяносто третий. Или четвертый. Точно четвертый — я аккурат после этого дела Зобастого маслиной в пузо успокоил.
Глаза Зямы заблестели.
— Были ж времена, да? — негромко проговорил он. — Сейчас не то… Романтики нет.
— Да не во времени дело, — ответил Сверчок. — А в нас. Постарели мы.
— Ладно, пошли… Постарели! Я и сейчас любому молодому рыло в сраку завинчу.
И, неторопливо переговариваясь, они двинули по пустынной и темной улице к единственному обитаемому коттеджу в поселке Жемчужный.
* * *
За окнами быстро темнело.
— Не переживай, успеешь вернуться, — поглядев на часы, сказал Алексей Максимович. — Вызову такси, до части ехать минут двадцать. Еще час у нас есть. Продолжай, Олег.
— Отыскать тех, кто обладает способностями управлять и править, это лишь малая часть задачи, — объяснял Олег. — Принято считать, что куда сложнее дать этим «способным» правильную мотивацию — служить своей стране, трудиться не на себя, а на общество. Но здесь, я склонен полагать, с этим будет попроще. Сам противник дает нам в этом подспорье.
Алексей Максимович, в этот момент ищущий что-то в настенном шкафчике, обернулся к Трегрею:
— То есть?
— Для тех, кого принято именовать «обывателями», система — нечто абстрактное, к их повседневной жизни имеющее весьма опосредованное отношение. «Обыватель» на своем уровне восприятия может различать лишь некоторые ее связанные между собою признаки: вереницу недостатков, с которыми, как его убеждают масс-медиа, ведется постоянная борьба на государственном уровне. «Обыватель» не выпускает из внимания, что «все у нас вот так вот», но настоящей силы системы не знает. Систему как СИСТЕМУ, мощнейшую и безжалостную, осознают лишь те, кто слит с ней, и те, кто входит с ней в конфликт. Первые мирятся с ней, потому что им так выгодно, вторые пытаются… нет, не противостоять, а защищаться от нее… либо выстроить свое существование так, чтобы минимально с ней соприкасаться. И те, и другие отлично понимают: то, как они вынуждены жить — неправильно и дурно. Главное в том, что каждый здесь убежден: система несокрушима. Она — данность, с которой придется каким бы то ни было образом сосуществовать. Ей не противостоят. Только защищаются. Вот это убеждение и необходимо переломить.
Глазов вернулся на свое место. Поставил на стол початую бутылку коньяка и две рюмки. Взглядом предложил Олегу — тот отказался, качнув головой. Майор наполнил одну из рюмок.
— А как же это… оппозиция? Митинги всякие, выступления, разоблачения?.. — спросил он, постукивая ногтем по рюмке. — Правозащитники, которых стада целые развелись?
— Ярмарочные пляски, — убежденно ответил Олег. — Все они — тоже часть системы. Потому что не верят, что система может быть повержена. К чему тогда вся их деятельность? Просто чтобы занять в системе соответствующую нишу.
Алексей Максимович осушил рюмку.
— Практика есть мерило истины, — вдруг улыбнувшись, повторил он фразу, которую слышал от Олега не один раз. — Вот в чем дело: «практика есть мерило истины». Н-да, когда-то и я не верил, что у тебя на самом деле получится переменить устоявшийся в нашей части порядок. И приобрести соратников и среди товарищей, и среди тех, кто готов был тебя уничтожить.
— Практика есть мерило истины, — подтвердил Трегрей.
Глазов налил себе еще рюмку.
— Одного только не понимаю, — выпив, проговорил он, — ведь вот… главные наши люди, государственные мужи… Те, что на самом верху… Неужели они не видят опасности системы? Не видят, что творится? Как нынешняя элита хапает, хапает… жрет. Аж хруст стоит по всей стране. И все результаты такого… незаконного обогащения непременно выводятся за границу через фирмочки, ничего не производящие, не приносящие никакой прибыли, и оседают в первоклассных банках с мировыми именами. Они что, наши самые главные, тоже полагают, что бороться с этим бессмысленно? Ведь и дураку понятно, к чему это все идет. Ресурсы-то не безграничны. Минуем точку невозврата — и привет. Да и не только элита, а все остальные, кто имеют доступ хоть к какой-нибудь кормушке, хапают, хапают, поменьше, конечно, намного, столько, сколько им разрешается.
Олег даже отстранился от стола. Внимательно посмотрел на Глазова.
— А вы разве не понимаете, почему? — спросил он.
Алексей Максимович не ответил. Ждал, пока Трегрей заговорит снова.
— Впрочем, — сказал Олег, — вам сложно вместить это в сознание. Вы живете здесь, вы давно и безнадежно вросли в это… Где умный человек прячет камень?
— Что? — вздрогнул от неожиданности Глазов.
Олег повторил вопрос.
— А… — нахмурился Глазов и провел ладонью по белой голове. — Что-то знакомое… Из какой-то книжки, верно? Где умный человек прячет камень? Среди других камней… Так, кажется?
— А где умный человек прячет лист? — снова спросил Олег.
— В лесу, — поднапрягшись, вспомнил майор. — А если нет леса, умный человек сажает лес. Погоди, сейчас я сам… Как там дальше?.. Если ему надо спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес…
Проговорив это, Алексей Максимович заморгал глазами и бледно усмехнулся:
— Да ну… Это уж как-то совсем… Конспирология какая-то… Теория заговора.
— Я говорил, — сказал Трегрей. — Вам трудно вместить это в сознание. А на самом деле все просто, все на поверхности. Надобен только взгляд извне…
Зазвонил мобильник Глазова.
— Света! — проговорил он, глянув на дисплей. — Из больницы… Ох, не случилось бы там чего…
Олег тут же поднялся из-за стола.
— Оставлю вас ненадолго, — сказал он.
* * *
— Мишань! Клиент-то не один. С ним какой-то пацан-солдатик. На кухне сидят, базарят, чай пьют. С коньячком…
Мобильник тихо прокрякал что-то в ухо залегшему у забора Зяме.
— Да я и не менжуюсь, — ответил на это Зяма. — В натуре, так даже лучше. По ходу они того самого… гомо сапиенсы. А значит, контора нашего клиента шибко копать не будет, чтоб репутацию себе не портить… Ага, все, Мишань, буду смотреть по ситуации. Все в лучшем виде сделаю…