В православии есть такое понятие, как «прелесть» – это когда верующий человек начинает чувствовать себя святым. Так же и многие бывшие офицеры-спецназовцы находятся в состоянии «прелести». Они все еще считают себя боеспособными – и, наверное, являются таковыми в сравнении с простыми, неподготовленными людьми; но при столкновении с другим спецназовцем, по-настоящему подготовленным, их функциональное состояние оказывается вовсе не таким, каким казалось. И я оценивал ситуацию более здраво, нежели Абдуллаев…
* * *
– Товарищ генерал, я готов поговорить с уважаемым Магомедом Гасановичем, как он сам пожелал, и сделать из него неуважаемого человека, но для этого вы должны снять на время охрану.
– Снять охрану – это дело нескольких секунд, – сразу согласился генерал.
– А я пока сниму парик, чтобы у Абдуллаева не возникло сомнений. Как только я зайду к нему, подготовьте настоящего Селиванова. Пусть он будет рядом, в коридоре. Я позову.
– Что ты задумал? – спросил Лукьянов.
– Жестокое оскорбление, которое заставит Магомеда Гасановича быть более сговорчивым. Сами увидите. Не буду портить впечатление предисловием. Могу только сказать, что создам видимость, благодаря которой Абдуллаев станет очень сговорчивым и с удовольствием пойдет на сотрудничество с нами. Как, кстати, Селиванов? Мне изначально показалось, что он ищет способ смотаться от нас.
– Он как пружина, – согласился Магомед Магомедов. – Каждую секунду готов к действию. Ищет промах в охране, чтобы воспользоваться. Но из трех стволов хотя бы один смотрит на него постоянно. В такой ситуации не слишком легко сбежать. И далеко не убежишь – пуля летает быстрее, чем бегает человек.
– Дистанцию держат?
– Какую дистанцию? – не понял капитан.
– Если Селиванов будет стоять к нам вплотную или, на худой конец, сидеть вплотную, оружие может оказаться бесполезным. Нужно обязательно держать дистанцию.
– Его охраняют опытные парни, – успокоил меня генерал. – Им доводилось охранять весьма серьезных людей. Проколов не допускали, иначе я не доверил бы им.
– А он нам очень нужен? – спросил я генерала. – Он может быть застрелен при попытке к бегству? Только не сразу, а чуть попозже…
– Это нужно?
– Нужна только предварительная договоренность, чтобы у меня был аргумент. А потом, когда мы со старшим лейтенантом войдем в операцию, это будет хоть каким-то элементом нашей безопасности. Два Селивановых для Гайдарова – это слишком много. Попробуй потом разобраться, кто настоящий…
– Да, – согласился генерал, – он расстреляет и того, и другого, чтобы не ломать голову.
– Я не люблю, когда меня взрывают, – сказал я категорично, – и еще больше не люблю, когда меня расстреливают.
– Безопасность обеспечим. Застрелить при попытке к бегству человека, к таковому всегда готового, – не проблема.
Лукьянов дал принципиальное согласие. Мне можно было претворять в жизнь мой план.
– Итак… Работаем? – спросил я.
– Работаем, – окончательно согласился Лукьянов, вздохнул и встал. Видимо, ему не слишком улыбалась перспектива слепого доверия, но я понимал, что доверял он не лично капитану Валару, а системе спецназа ГРУ, носителем которой я все еще являлся…
* * *
Один из охранников, приставленных к Абдуллаеву, стоял за дверью, прислушиваясь из коридора к звукам из кабинета. Предосторожность, может быть, и лишняя, если внутри еще трое вооруженных и готовых ко всякому повороту событий бойцов; тем не менее генерал старался обеспечить стопроцентную надежность и потому перестраховывался. Этого часового Лукьянов сразу отослал в другой конец коридора, где у двери, за которой содержали Александра Селиванова, тоже стоял дополнительный охранник, и приказал подготовить киллера к свиданию с Абдуллаевым. Сам вошел в кабинет, оставив дверь открытой, а рядом остановились мы с капитаном Магомедовым и старшим лейтенантом Сережей. Я к тому времени уже справился с париком и теперь мог предстать перед Магомедом Гасановичем в своем естественном виде. Если уж он узнал меня в парике, то без парика узнает тем более.
Он узнал. Я понял это сразу, как только переступил порог. Абдуллаев сидел за столом, но не лицом к нему, а боком. Естественная поза человека, ищущего возможность к бегству. Сидя лицом к столу, он спрятал бы под него ноги, и понадобилось бы какое-то время, чтобы освободить их и совершить рывок. А Абдуллаев поставил стул боком, на стол положил только локоть – зато всей плоскостью, создавая опору для толчка. Я сразу прочитал его позу. Не знаю, прочитали ли ее часовые, но попыток пересадить пленника в более безопасную они не предприняли.
Лукьянов жестом отослал охрану за дверь. Магомедов и Сережа вообще в кабинет не стали входить, наблюдая за ситуацией через порог.
– Как лапа? – спросил я. – Не отвалилась?
– Побаливает. Но хорошего пинка тебе, Валар, могу дать, и ногу не пожалев.
Он смотрел насмешливо, вполне в себе уверенный. Отказать ему в наличии самообладания было трудно. Вот в наличии здравомыслия – возможно. Магомед Абдуллаев плохо оценивал себя. Вернее, переоценивал. А если быть точнее, слишком полагался на свои габариты и явно недооценивал меня. Возможно, именно габариты играли здесь свою роль. Он ощущал видимое, но ложное преимущество большого человека над человеком средней комплекции. К тому же, как я думаю, плохую услугу бывшему офицеру спецназа ВДВ оказали полученные им данные о том, что я только что покинул стены госпиталя. Да, это было так, но в психиатрическом отделении никто не мешал мне заниматься физической подготовкой. Я даже уделял ей больше времени, чем мог уделить во время повседневной службы, и вышел из госпиталя во вполне боевой форме. Ну, может быть, «дыхалка» чуть хуже, чем прежде, – все же без полноценного изнуряющего бега полностью восстановиться невозможно.
Я жестом остановил выходящих часовых:
– Брючный ремень у него заберите. Чтобы не повесился на нем.
Генерал в ответ на взгляд часовых подтверждающе кивнул.
Магомед Гасанович усмехнулся на мои слова, встал и начал сам снимать ремень.
– Вешаться я не собираюсь. Я с бо́льшим удовольствием повешу тебя, Валар.
– Помогите ему, – потребовал я. – Пусть он не собирается вешаться, но ремень с металлической пряжкой – это оружие. И не церемоньтесь с ним…
Ремень, слегка похожий на офицерский, в самом деле можно было использовать как оружие, хотя для того, чтобы снять его, требуется слишком много времени. Тем не менее каждый спецназовец умеет создавать для себя выгодные моменты. Например, приспичит Абдуллаеву в туалет сходить. Не поставят же часового рядом с унитазом. А он, вооружившись ремнем и распахнув дверь, может успеть нанести удар уже занесенной заранее рукой и захватить оружие. Магомед Гасанович такие моменты создавать умел, это я понял по его взгляду, в котором промелькнула искра злобного разочарования после моих слов, и от действий часовых, которые лишили его возможности воспользоваться ремнем. Моя предусмотрительность, вероятно, сберегла меня от удара пряжкой по голове. Хотя я не уверен, что позволил бы ему ударить, вовремя среагировав и сократив дистанцию.