В кондитерскую на углу Тверской и Малой Бронной Кити Вронская пришла без опоздания. Села за свободный столик, заказала мороженое – три розовых шарика – и с удовольствием принялась кушать его крохотной серебряной ложечкой.
На этот раз никакого волнения она не испытывала, равно как и испуга; после того, что она изведала вчера в «Сухом овраге», ее уже мало что могло прошибить по-настоящему. Посему она спокойно вкушала мороженое, а когда за ее столик подсел шестерка-поддувала Миши Залетного, что вывел ее из хитровских трущоб (правда, одетый сегодня вполне цивильно), она спокойно передала ему запечатанный конверт. Когда же тот вопросительно поднял на нее глаза, так же спокойно ответила:
– Пересчитывать не стоит, там все ровно.
– Как доехали, барышня? – спросил малец, забирая конверт. Похоже, он был расположен к разговору.
Смерив его холодным взглядом, что должно было означать, что беседы не получится, Кити сдержанно отвечала:
– Благополучно.
Поддувала легонько кивнул и ретировался.
Кити, доев мороженое, посидела немного в задумчивости и тоже покинула кондитерскую.
Если до передачи денег можно было еще все отменить, как-то переиграть, то после того, как конверт с двумя тысячами рублей перекочевал из ридикюля Вронской в карман поддувалы, пути отступления не существовало. Теперь оставалось только гадать, что случится раньше: внезапная смерть Заславского или суд над ними обоими. Естественно, деньги были заплачены за то, чтобы суда не состоялось именно из-за смерти бывшего управляющего Императорским Промышленным банком. Если он доживет до суда и повторит там свои показания, то она из свидетельницы станет обвиняемой, и следующий судебный процесс будет уже над ней. А этого допустить было нельзя. И Кити принялась ждать, когда Залетный или его подручные исполнят ее заказ.
А Миша не дремал. Ведь четыре тысячи лучше двух. И чем скорее они будут греть ляжку, тем лучше!
* * *
Через два дня после получения половины гонорара Миша Залетный отправился на почту, где имелся телефон общего пользования. Попросив соединить его с арестантским домом на Пречистенке, он официальным тоном сообщил, что из Петербурга прибыл в белокаменную с инспектирующей визитацией арестантских домов чиновник седьмого класса Иван Ильич Костомаров. Предупредив, чтобы начальство Арестантского дома было готово к неожиданной визитации, он добавил:
– Возможно, этот Костомаров захочет поговорить с кем-нибудь из арестантов, так что сделайте так, чтобы они не болтали лишнего.
– Вас понял, – обеспокоенно послышалось в трубке, после чего Миша отключился.
Половина дела была выполнена. Затем Залетный прошел к «утюгам», где имелись закройщики и портные, перешивавшие краденую одежду и тем жившие. Был там такой дядя Жора, старик годов шестидесяти с хвостиком, державший некогда модный салон на Кузнецком мосту, который посещали франты и щеголихи самых известных в Москве фамилий. У него был собственный дом с прекрасным яблоневым и вишневым садом, приличный достаток и хорошие знакомства. И надо же, в пятьдесят лет он влюбился! Как юноша, как несмышленый щенок… Словом, случай с ним приключился тот самый, про который говорят: седина в бороду, бес в ребро. И тут пошло-поехало! Дорогие подарки, собственный выезд, кутежи с любимой в «Яре», словом, все, что пожелает его ненаглядная. А ненаглядной было всего двадцать, и желала она весьма многого, а точнее, всего и, как это свойственно молодости, по возможности сразу.
Георгий Матвеевич продержался год. Потом заложил дом, перезаложил его, и скоро его гнездо вместе с великолепным садом ушло за бесценок потерявшим терпение кредиторам. Дела в салоне шли все хуже и хуже, ведь известное дело: когда влюблен, любая работа валится из рук, даже та, что кормит.
По прошествии еще полугода Георгий Матвеевич был объявлен банкротом с пропечатыванием сего удручающего факта во многих газетах, в разделах криминальная и светская хроника, после чего от него отвернулись все влиятельные знакомые. Ну кому, скажите на милость, приятно иметь в знакомцах банкрота, разорившегося из-за собственной глупости? Известный некогда всему городу портной даже просидел какое-то время в долговой тюрьме, покудова не был выкуплен из нее каким-то сердобольным дальним родственником. Ненаглядная, конечно же, тотчас отвернулась от него, усугубив и без того несчастливое положение Георгия Матвеевича; он крепко запил и в скором времени очутился на Хитровке. Выручали руки, не потерявшие навыка. Ведь известное дело – мастерство не пропьешь...
Дядя Жора был с тяжелого похмелья, когда в его «нумер», отделенный рогожкой от других «нумеров», вошел Миша со своим молчаливым поддувалой. Жора приветствовал его вымученной улыбкой тяжко страдающего человека. Залетный все понял и послал своего шестерку за водкой. Тот слетал соколом, и через четверть часа похмеленный Жора уже выслушивал заказ Залетного.
– И чтобы все было чин чинарем, – наставлял дядю Жору Миша. – Коли положено по форме шесть пуговиц на сюртуке, так чтоб было все шесть, и чтобы воротник положенного размеру и кокарда на фуражке.
– Не изволь беспокоиться, Михаил, – степенно отвечал дядя Жора. – Все будет исполнено по высшему разряду, комар носу не подточит.
Залетный довольно хмыкнул: на Хитровке всем было известно, что ежели дядя Жора сказал – сделает непременно.
* * *
Ранним утром в день пятничный в ворота Арестантского дома на Пречистенке громко постучали. Причем стучали так, что сразу стало ясно: за воротами дожидается их открытия какое-то большое начальство. Ибо стук, равно как взгляд или походка, имеет разный оттенок. Коли стучат медленно и тихо, – то, скорее всего, проситель, которому можно и не открывать, а ежели открыть, так только для того, чтобы послать куда подалее без опасения скверных последствий. Коли стучат быстро и нетерпеливо – весть какая-то срочная и важная достаточно, чтобы открыть. Ну а ежели стучат степенно да громко – не иначе, как чин какой пожаловал. После такого стука следует бежать к воротам рысцой и раскрывать ворота пошире, ибо начальство, по большей части, внешность имеет впечатляющую и фигуру представительную.
Когда стражник открыл ворота, в образовавшийся проем шагнул не столь уж большого росту и нормальной позитуры чиновник с кокардой Министерства внутренних дел на фуражке. Темно-зеленый двубортный сюртук, застегнутый на все шесть шерстяных пуговиц, сидел на нем как влитой. Сюртук дополняли темно-зеленые брюки, белый жилет и шпага гражданского образца. Чиновник Министерства внутренних дел посмотрел на стражника, сведя брови, и строго спросил:
– Где начальство?
– Т-там, – ответил сомлевший стражник, указав рукой на корпус арестантского дома.
– Веди, – коротко приказал чиновник.
В дежурной комнате находился в это время один полицейский надзиратель в чине коллежского секретаря, который, конечно, был наслышан от начальства о возможной визитации важного чиновника из Петербурга. Посему он немедленно вскочил и, вытянувшись в струнку, отрапортовал: