– Может, они его не видели?
– Видели и говорили с ним, – цокнула языком Марта. – Да и в кузове ребятишки ехали…
* * *
Съехав с шоссе, машина затряслась по гравийной дороге. Кузов «Нивы» загремел так, что говорить можно было, только повысив голос. Салон вмиг заполнился пылью. Хвастун закрыл окно. Однако почти сразу стало жарко, как в духовке. Обливаясь потом, он снова принялся крутить ручку, опуская стекло.
– А ты в Ульях был хоть раз? – почти прокричал на ухо сидевшему за рулем Свищу Хвастун.
– Чего там делать? – не отрывая взгляда от дороги, спросил Свищ.
После возлияний выглядел он неважно, но держался и сам вызвался первым вести машину.
Дорога пошла в гору. Свищ переключил передачу.
Хвастун оглянулся. Жакан дремал на заднем сиденье. Ему было плохо.
– Голова не болит? – задержав взгляд на профиле Свища, спросил Хвастун.
– Не болит голова у дятла, – через силу улыбнулся тот и, не отрывая взгляда от дороги, достал из спинки заднего сиденья пластиковую бутылку с водой. Продолжая ловко управлять машиной, открутил пробку и стал пить. Вода двумя ручейками потекла по подбородку на грудь, образовав на майке два внушительных мокрых пятна. Но бандит словно не замечал этого, пока не осушил половину.
«Урод», – подумал про себя Хвастун и уставился на дорогу.
Утром, забрав машину, первым делом он на пару с Климом заехал в магазин, где купил несколько бутылок водки, которую перелил в заранее купленную канистру. Старый вор прекрасно понимал, что с пьяными иметь дело – себе дороже. Однако, с другой стороны, допускал использовать их на всю катушку, заранее подпоив. Не всякий решится бить и пытать людей на трезвую голову. Пьяному же море по колено. Тюрьмы российские распирает от алкашей, которые в большинстве своем и не помнят толком, за что сидят. Проверить Свища и Жака, как это заведено, в деле не представлялось возможным. Время поджимало. Однако тешило то, что дружки уже имели за плечами по одной судимости условно и паре ходок. Хулиганство, кражи… В общем, мелочи, которые навсегда и надежно закрыли им путь к нормальному существованию. Можно сказать, путевки в жизнь были у них на руках. Неясно только, сколько они пробудут в пути, который для таких людей, в общем-то, заканчивается либо новым сроком, либо могилой.
Между тем природа вдоль дороги продолжала поражать воображение даже грубого и равнодушного к красоте Хвастуна. Некоторое время он с детским восторгом наблюдал за бегущим вдоль дороги зайцем, ошалевшим от неожиданно появившейся машины. Серый несся, напоминая маленькую кенгуру, отчего Хвастун вдруг сделал вывод, что они имеют родственные корни. Любовался огромными соснами, березовыми рощами, радугами в разлетавшихся веером брызгах из-под колес, когда переезжали вброд небольшой ручей.
Дорога пошла вниз. Навстречу пронесся лесовоз. По стеклу ударил камешек, вмиг покрыв его паутиной трещин.
– Этого еще не хватало! – с досадой процедил сквозь зубы Хвастун.
– Тебе какая разница? – бросив на него быстрый взгляд, усмехнулся Свищ. – Все равно, сказал, машину бросить можно…
– Примета плохая, – пояснил Хвастун.
– Примета – это когда птица, – со знанием дела стал рассуждать Свищ. – Камень значения не имеет.
– Ты чего растрепался? – разозлился Хвастун больше от того, что этот камешек вернул его в серый и грязный мир со Свищом, старообрядцами, арестованными дружками и прочими издержками рисковой жизни. – На дорогу смотри!
– Смотрю, – удивленный изменениями в общении, пожал плечами Свищ.
До момента отъезда работодатель был приветлив и щедр. Стоило выехать из города, сразу: это не так, то не эдак. Пойди пойми. Свищ терпел. Главное, платят. Накануне Свищ привалил домой в изрядном подпитии и с баксами в кармане. Триста долларов не много, месяц от силы протянуть можно. Но сожительнице Гальке с ребенком, пока он по тайге мотается, хватит. Да и не рассчитывал Свищ на такую щедрость. Случалось работать и за так. Из-за этого, собственно, и залетел первый раз. Отработал на стройке в Иркутске сезон. На авансах лето перекантовался разнорабочим. А как время расчета подошло, все руководство и растворилось. И надо же было такому случиться, встретил тогда еще Колька Васильев на вокзале прораба. Лощеный весь, в дорогом костюме… Колька его заприметил, но виду не подал и на глаза не попался. Провожал этот гад свою дочь куда-то. Длинная, с большими глазами, похожая на селедку девушка все капризничала и хныкала. Колька вокруг крутился, пока прораб в туалет не пошел. Он следом. Не хотел Колька своего начальника тогда гробить. Просто собирался потолковать с глазу на глаз. Но все по тому же стечению обстоятельств попался ему на глаза в проходе отколовшийся кусок массивной тротуарной плитки. Как-то само собой получилось, что оказался он у Кольки в руке. Верно говорят, бес попутал. Словно в тумане все было, а из белесого мрака подталкивали ему на пути то прораба, то обломок этот… Приложил Колька мужика по голове сзади, портмоне забрал и был таков. Не учел одного: попал он в поле зрения камер видеонаблюдения. Умный следак сунул распечатку выходивших из уравнявшего их заведения людей под нос прорабу, тот Колькин портрет и опознал сразу. Колька тогда даже пропить деньги не успел. Так и взяли с чужим портмоне на кармане. Это потом он поумнел, а тогда… Двинь посильнее, да не раз, чтобы наверняка, глядишь, и опознавать уже некому было бы. Ну а если бумажник скинуть, так и вовсе никакого риску…
Катая в голове тяжелые, ставшие с утра словно камни воспоминания, Свищ гнал машину на пределе, который позволяла трасса. При появлении впереди лесовоза, заполняющего клубами пыли просвет между соснами, он сбавлял скорость до минимума. Вырываясь из бурлящего мрака, вновь вдавливал педаль газа в пол. Надрывно ревя мотором, машина резво неслась вперед, везя двоих своих пассажиров в вечность. Хвастун уже распределил роли в этой трагедии и уготовил своим помощникам самые незавидные…
Погруженный в свои мысли, Хвастун не сразу понял, что произошло. В какое-то мгновение он вдруг ощутил себя врезавшейся в стену субстанцией, разлетевшейся на миллионы брызг, в каждой из которых осталась искорка его затухающего сознания. Он медленно стек куда-то вниз и снова приобрел форму своего тела. Только какое-то время каждая клетка пульсировала в странном, непонятном экстазе.
– Ни хрена себе! – прорвалось сквозь странный шум.
– Ты чего, не видишь? – раздался над самым ухом голос.
Хвастун вскрикнул от боли, которая молнией ударила в мозжечок, прошла по позвоночнику и застыла в пятках… Он наконец осознал себя скрюченным в непонятной позе вибриона. Причем со всех сторон в его истерзанное болью тело что-то давило и упиралось…
– М-мудак, – даже не зная, в чей адрес, выдавил он.
Сознание возвращалось вместе со способностью двигаться. Он открыл глаза и увидел собственные ноги на резиновом коврике пола.
– Шеф! – кто-то тронул его за плечо. – Ты как?