– А его вы разглядели? – спросил Минибабаев.
– Да, разглядел. И узнал сразу.
– Сколько ему лет, на ваш взгляд? – с некоторой осторожностью спросил Рахметкул Абдулкаримович.
– За семьдесят, – последовал ответ. – Крепко за семьдесят.
Может, звонящий аноним действительно видел этого Родионова? И по возрасту подходит. Выходит, жив еще дореволюционный криминальный монстр, о котором пишут в учебниках?
– И как же он выглядит?
– Выглядит хорошо для своих лет. Вполне здоровым. И глаза… молодые, – добавил голос в трубке.
– Откуда вы звоните?
– Это неважно.
– А с какого кладбища они выходили?
– Это тоже неважно. Знаете, гражданин оперуполномоченный, не пытайтесь меня поймать на слове. Я не дам вам никаких конкретных зацепок, чтобы вы могли выйти на меня.
«Гражданин оперуполномоченный, – отметил про себя Минибабаев. – Он либо сидел, либо…»
– Почему вы не хотите назваться?
– А зачем?
– Чтобы к вашей информации у меня было бы больше доверия, – ответил Минибабаев.
– Ну, если вы профессионал, то вы и так оцените значение моей информации, – усмехнулся человек на том конце провода.
«…либо он был из наших, – додумал свою мысль Рахметкул Абдулкаримович. – Возможно, служил в органах, а потом его посадили».
– Да, информация стоящая, – согласился Минибабаев. – Опишите, как он выглядит.
– Импозантный мужчина семидесяти с лишним лет, росту чуть выше среднего, носит короткую бородку и усы. Глаза серые, волосы с густой проседью. Вообще, эдакий профессор на отдыхе…
– Это все?
– Разве вам этого мало? Поднимите архивы полицейского управления, там будет его фото и более подробные приметы, правда, более чем сорокалетней давности.
«Ага, все-таки ты прокололся, упомянув про полицейское управление. Значит, из бывших полицейских»?
– Вы, верно, подумали, что я расшифровался, да? Упомянув про полицию? – продолжил собеседник. – Так вот, я в полиции не служил. Просто я ненавижу уголовных…
После этого в трубке затрещало, а потом раздались короткие гудки.
Минибабаев какое-то время подержал ее возле уха, а потом положил на рычажки громоздкого черного аппарата.
– Что, информация анонима все же стоит внимания? – поинтересовался дежурный старлей.
– Пожалуй, – задумчиво ответил Минибабаев и пошел к себе.
Если правда, что Родионов в Казани, то зачем он приехал? Не за золотом ли? Ведь по заверению бывшего военкома Терехина, именно бандиты, а не отступающие красноармейцы сбросили в Дальний Кабан подводы с золотом. А банк, где хранился золотой запас, вскрыл именно Родионов со своей шайкой, которую и видел бывший уездный военком.
Выходит, Терехин говорил правду?
А почему нет? Да уж не такой он и псих, кажется.
А вор, хоть и ушел на покой, состарившись, это вовсе не значит, что он перестал быть вором. Как алкоголик в завязке не перестает быть алкоголиком.
Случайно ли он приехал в Казань в то самое время, когда Степан Востриков стал искать в озере еще что-то, помимо утопленника? Конечно, нет… Родионов приехал именно из-за золота!
И Вострикова находят с перерезанным горлом.
Как это сказал аноним? «Выглядит вполне здоровым, и глаза молодые». Хм…Так, может быть, это Родионов и пришил рыбака? За золото, которое он нашел? Узнал, что в озере утонул известный футболист – кстати, об этом писали все центральные газеты, – испугался, что, отыскивая его труп, могут найти и золото, и скоренько примчался в Казань. И супругу с собой прихватил для конспирации, как это бывало и раньше. Следил за поисками утопленника, увидел, как Востриков нашел золото, и прикончил его втихую финкой.
Хотя имеется предположение, что он никогда не убивал. Так ведь человек с годами меняется. И не такие, как этот медвежатник, меняли масть, когда того требовали обстоятельства. Даже щипач или вокзальный вор, если прижать к стенке, способны пойти на убийство. Такие случаи в практике угро известны, и их не столь уж и мало.
Да, пожалуй, он мог убить. Больше вроде и некому.
Значит, его следовало найти.
* * *
Петр Иванович Самохин повесил трубку. Он звонил из телефона-автомата, совершив должностное преступление, потому что оставил на какое-то время территорию кладбища без присмотра. Но его никто не видел, за время его отсутствия на кладбище никто не вошел, ведь время было уже достаточно позднее. Так что, должностного преступления как бы и не было.
Он сказал оперативному работнику правду. Нет, не в том, что он не служил в полиции – тут он как раз соврал, – а что ненавидит уголовных.
Ох, как доставалось от них тем, кто сидел по политическим статьям.
«Врагов народа» гнобили в камерах и на зонах, в острогах и лагерях, потому как уголовники хоть и были преступниками, но преступниками «своими», а все «бывшие» были чужими. Это уголовные чувствовали и знали, а посему измывались над политическими почище вертухаев.
Графу Печенкину уголовники выкололи правый глаз и заставили благодарить их за то, что ему оставили второй.
Семену Павлищеву, бывшему кавалергарду, отбили почки, и он скончался в больничке, мучаясь от страшных болей.
Старому, едва передвигавшему ноги и уже доходившему полковнику Генштаба князю Иллариону Ираклиевичу Барятинскому раздавили яйца, а в задний проход забили черенок от лопаты и заставили петь «Боже, царя храни». А бывшего иеромонаха Оптинской пустыни Нектария изнасиловали и после насмерть закололи заточками, нанеся ему более сорока ранений. Нутром содрогаешься от таких воспоминаний…
У политических отбирали одежду, хлеб и курево. Их заставляли работать на самых тяжелых работах. Им отравляли и без того горькую жизнь.
И просто-напросто убивали.
А тут вдруг нате вам: является удачливый вор-рецидивист собственной персоной. Сытый, благополучный, с красавицей-женой. Дефилирует по кладбищенской аллее, посетив, верно, могилу своего старого товарища, такого же уголовного преступника, как и он сам.
Жечь их каленым железом. Сволочей!
Нет, за сигнал на Родионова в уголовный розыск Петру Ивановичу не было стыдно.
Пермяк вышел из кустов, когда парочка тронулась. Парень, пропустив вперед девушку, отставал шага на два. Нет, он не вышел – выскочил зверем и, захватив Лену за шею и прижав ее так, что она не смогла кричать, направил ствол «ТТ» прямо в лоб Игоря:
– Спокойно, парень, не рыпайся. Не то я сверну ей голову.
Игорь по инерции сделал шаг вперед.