— У станции Борки, когда он будет возвращаться с юга.
— Отдам жандармам распоряжение, пусть сделают все возможное, чтобы предотвратить теракт. Всех, кто будет замешан в покушении на государя, отправим в Шлиссельбургскую крепость. А то и повесим!
Парикмахер явился точно в назначенное время.
— Николай! — громко позвала Варнаховского Элиз. — У нас гости. Прибыл господин парикмахер, он хотел бы тебя постричь и побрить.
Элиз, не испытывая душевных мук, уже называла Варнаховского Николаем, и Леонид подмечал в ее плутоватых глазах, что подобная игра начинает ей нравиться. Прежний ее возлюбленный также был Николаем, и тоже великим князем, так что для нее мало что изменилось.
Бывший лейб-гусар вышел в гостиную, где увидел парикмахера и еще двоих мужчин из Народного собрания, с которыми его как-то познакомил Стефан Стамбулов. Один был постарше, невероятно тощий, немногим за тридцать, с русой короткой бородкой; другому было лет двадцать пять, он производил впечатление весьма сумрачного человека. Поздоровавшись, Варнаховский обратился к парикмахеру:
— Прошу вас сюда, — и показал на большое зеркало, перед которым стояло кресло. — Что же вы стоите? Надеюсь, вы принесли с собой приборы?
— Принес, — несколько сконфуженно проговорил парикмахер.
— Раскладывайте, время не терпит, — несколько раздраженно отреагировал на медлительность парикмахера Варнаховский, усаживаясь в кресло. — Вот ваш стол, инструменты можете положить сюда.
— В самом деле, господин Жевков, давайте по-быстрому, — поторопил парикмахера тощий болгарин с короткой жиденькой бородкой. — У нас очень мало времени, скоро отходит пароход на Константинополь, нужно успеть!
— Я очень рад выполнить ваш заказ, но… — несколько обескуражено заговорил парикмахер.
— Так в чем же дело? — все более раздражаясь, спросил Леонид.
— Меня позвали сюда, чтобы я постриг великого князя Николая Константиновича.
— И в чем же дело? Кто же я, по-вашему? — помрачнев, спросил Варнаховский.
— Видите ли, ваша личность мне незнакома… Хотя если всмотреться, то вы мне напоминаете одного авантюриста… Дело в том, что я читаю газеты и узнал вас по фотографии, вы очень похожи на известного проходимца поручика Варнаховского. В Монте-Карло он обчистил казино, в Германии занимался производством фальшивых денег, а в Болгарии решил стать царем. Браво, браво!.. Это воистину по-лейбгусарски. Поздравляю!
Переборов смятение, Леонид проговорил:
— Вы обознались, я и есть Николай Константинович.
— Ха-ха! Право, вы меня рассмешили! Дело в том, что я пять лет брил и стриг в Петербурге великого князя, пока его не отправили на ссылку в Ташкент. На шее у него была большая черная родинка. Я всегда стриг его чрезвычайно аккуратно, чтобы не поцарапать ее. Допускаю, ваше высочество, что вы могли измениться до неузнаваемости, но уж родинка, надеюсь, у вас должна остаться… Покажите мне ее!
— В своем ли вы уме?! — в негодовании воскликнул Леонид Варнаховский. — Вы говорите полную чушь! Я претендент на болгарский престол Николай Константинович Романов!
— Господа, что происходит?.. — попытался вмешаться бородач.
— Романов, говорите? — скептически хмыкнул парикмахер. — А только я могу сказать, что у меня имеется фотография Николая Константиновича с дарственной подписью, которую он мне подарил незадолго до своей ссылки в Ташкент. И эту фотографию я покажу Стамбулову!
Парикмахер побросал в саквояж инструменты и, не прощаясь, вышел из комнаты; следом за ним вышел бородач, а уже затем, еще более нахмурившись, выскочил молодой человек. Зло хлопнула входная дверь, предвещая большие неприятности.
Обернувшись, Леонид увидел Элиз, прислонившуюся к дверному косяку. Ее лицо было бледным.
— Ты все слышала? — глухо спросил Варнаховский, осознавая крушение надежд. Подобное состояние можно было оценить не иначе, как «земля уходит из-под ног».
— Да.
— У нас осталось полчаса, чтобы съехать из города.
— Мне надо собрать вещи, чемодан…
— Никаких чемоданов! Портье должен видеть, что мы просто выходим на прогулку. Иначе нас задержат прежде, чем мы пересечем улицу.
— Я поняла.
Открыв шкатулку, Элиз сложила в небольшую кожаную сумочку драгоценности. Распахнув шкаф, с сожалением произнесла:
— Здесь соболиная шуба, манто из норки, а потом еще…
— Все это придется оставить, — прервал перечисления женщины Варнаховский. — Не забудь взять документы.
— И кто ты теперь?
Раскрыв толстый бумажник, Варнаховский вытащил из него паспорт в темно-синей обложке и с некоторым торжеством объявил:
— Теперь я подданный Франции, граф де Дюнуа.
— Поздравляю вас, ваше сиятельство. Вы произошли от незаконнорожденного сына герцога Орлеанского.
— Весьма любопытно, я даже не подозревал… Нужно будет как-нибудь пообстоятельнее покопаться в своей родословной. Во всяком случае, надеюсь, что во Франции мою персону встретят с сочувствием. Там в чести незаконнорожденные отпрыски королевских особ… Евдоким! — громко выкрикнул Варнаховский.
— Туточки я, ваше благородие!
— Готовь лошадей! Уезжаем, насовсем.
— Слушаюсь! — Казак даже не удивился. — И куды?
— А тебе какая разница?! — вскипел Варнаховский.
— Понял! — отвечал кучер, сбегая по лестнице.
* * *
Аккуратно, без спешки, как и подобает людям состоятельным и не обремененным заботами, Варнаховский с Элиз спустились по широкой мраморной лестнице отеля. Остановились у высокой конторки, за которой стоял улыбающийся портье, взиравший на них с ожиданием.
— Я отлучусь на полчаса, — сказал Варнаховский. — Боюсь, что в мое отсутствие может появиться мой друг Стефан Стамбулов…
— Вы с ним договаривались о встрече? — проявил любопытство портье.
— Да, договорился. Он должен подойти в течение часа…
— Вы что-то хотели ему передать?
— Передайте, пожалуйста, вот этот конверт. Скажете, что он может отыскать меня по этому адресу. Это недалеко.
— Непременно передам, господин Романов, — с почтением забрал портье заклеенный конверт.
— Пойдем, дорогая, полчаса вечерней прогулки нам совсем не повредят.
Варнаховский с Элиз вышли из просторного роскошного вестибюля прямо в духоту наступившего вечера и направились к стоявшей подле обочины карете.
Евдоким, взобравшись на козлы, смиренно дожидался Варнаховского.
— Куда мы, ваш бродь?
— К черту на рога!