Хаим не ошибся — взгляд канцлера остановился на жизнерадостном толстяке.
— Взгляните, господин рейхсканцлер, — сказал лавочник, откинув небольшие золоченые застежки. Помедлив, с некоторым торжеством открыл крышку чемоданчика.
В бархатных красных ячейках, располагаясь аккуратным рядком, лежали ножи с резными костяными ручками, на гладких лезвиях из легированной стали был вытеснен герб Германской империи.
Не удержавшись, Бисмарк взял один из ножей. Рукоять из слоновой кости удобно подогнана под ладонь; заточенная сталь сверкала, собирая на идеально ровной поверхности свет керосиновых ламп. Налюбовавшись изделием, Бисмарк с почтением уложил его в ячейку.
— Ваш товар великолепен!
Мойша расторопно открыл футляр с вилками и ложками.
— Вы не находите, что такие красивые вещи вызывают аппетит? — сказал канцлер, чем вызвал сдержанный смешок стоявших за его спиной чиновников. И уже серьезно, глянув на Шмуля через линзу очков, добавил: — А мне бы толстеть не следовало, впереди очень много работы. Так сколько я вам должен?
— Четыреста тридцать марок, господин канцлер, — отвечал лавочник, любезно растянув губы.
В общении Отто Бисмарк славился как весьма доступный человек.
— Цена впечатляет, — обронил он.
— Так же, как и товар.
— Возможно, — буркнул рейхсканцлер. — У вас найдется сдача с пятисот марок?
— Разумеется, господин канцлер, — с готовностью отозвался хозяин лавки.
Вытащив объемный бумажник, Бисмарк выудил из него двумя пальцами пять купюр голубого цвета с гербом объединенной Германии. Новое государство нуждалось в обновленных символах власти, и новоиспеченная денежная единица подходила для этого наилучшим образом. Наверняка Бисмарк испытывает нешуточную гордость всякий раз, когда смотрит на деньги с императорскими символами, — ведь именно во многом благодаря его личным усилиям многочисленные немецкие государства, сумев преодолеть собственные амбиции, сплотились в мощнейший монолит.
Взяв банкноты, Шмуль выдвинул ящик стола, где у него лежали деньги. Но неожиданно его лицо болезненно сжалось.
— Господин канцлер… Я не могу принять у вас эти деньги…
— Почему? — невольно вырвалось у князя.
— Они фальшивые, господин рейхсканцлер.
Лицо Бисмарка застыло, именно таким его приходится нередко видеть на многочисленных портретах.
— С чего вы это взяли? — после минутной паузы произнес он, усмехнувшись. — Наши деньги имеют восемь степеней защиты. Вряд ли в Европе найдется более надежная единица, чем германские марки.
— Смею с вами не согласиться, господин канцлер, — произнес Шмуль, набравшись мужества. — Посмотрите на герб Рейха…
— И что?
— Оперение у орла пропечатано нечетко, а корона на его голове слегка наклонена в сторону.
Отто Бисмарк всмотрелся. Этот лавочник оказался действительно необычайно глазастым. Оперение у орла больше походило на куриное.
— Хм, теперь я вижу, что вы правы.
— Если бы вы не были рейхсканцлером, я непременно вызвал бы полицию, чтобы вас арестовали.
Сопровождающие, стоявшие за спиной, сдержанно рассмеялись. Шутка понравилась.
— У кого-нибудь есть четыреста тридцать марок? — невесело глянул Бисмарк на сопровождающих.
— Возьмите, господин рейхсканцлер, — вышел вперед молодой русоволосый мужчина с короткой бородкой и протянул горсть золотых монет.
— Кто вы? Я вас не знаю.
— Я Оливер Краузе, занимаюсь коммерцией.
— Хм… Весьма неожиданно. Хорошо, я беру у вас деньги в долг. Как мне отдать вам его?
— Я живу на Фридрихштрассе, четырнадцать.
— Деньги вам принесут сегодня же вечером. Спасибо, вы очень любезны.
— Не стоит благодарности.
— Надеюсь, что ваши деньги не фальшивые…
Молодой человек весело рассмеялся:
— Всем известно, что вы большой шутник, господин канцлер.
Попрощавшись, он вышел из лавки.
Бисмарк протянул деньги хозяину лавки. Взяв золотые монеты, Хаим тщательно осмотрел каждую из них, после чего вынес свой вердикт:
— Все верно, господин канцлер, сделка состоялась. Мойша, упакуй товар господину рейхсканцлеру и снеси его в карету.
— Хорошо, дядя, — кивнул расторопный помощник.
Упаковав в матерчатые чехлы футляры со столовыми приборами, он ловко перевязал каждый из них красочными ленточками и торжественно понес к карете, где покупка была принята адъютантом канцлера, стоявшим у распахнутой двери.
— У меня такое чувство, что мы с вами как-то встречались, — задумчиво произнес Отто Бисмарк, — вот только я никак не могу припомнить, где именно.
— Так оно и было, господин рейхсканцлер, мы встречались с вами в России… в Санкт-Петербурге четверть века назад.
В глазах «железного канцлера» вспыхнули заинтересованные огоньки.
— Да-да, кажется, я вас вспомнил! У вас была лавка недалеко от нашего посольства. Я частенько покупал у вас спички. Ха-ха! Я все время их где-то забываю, очень скверная привычка! — Сунув в уголок рта свою неизменную трубку, он постучал себя по карманам и объявил: — Собственно, у меня и сейчас нет при себе коробка.
— Возьмите, господин канцлер, — пододвинул Хаим Шмуль коробок спичек.
— Благодарю… — Запалив в трубке табак, Бисмарк выдохнул тяжелое дымовое облачко. — Надеюсь как-нибудь рассчитаться с вами, — и, притронувшись двумя пальцами к полям цилиндра, вышел из лавки.
Начальник полиции Рейха Гельмут Вольф сидел напротив рейхсканцлера и терпеливо наблюдал за тем, как тот, достав из ящика стола свою любимую трубку из черного дерева с длинным покусанным мундштуком, принялся набивать ее душистым табаком. Движения Бисмарка выглядели умелыми и весьма старательными, создавалось впечатление, что сейчас для него не существует более значимой вещи, чем глоток дурманящего дыма.
За годы совместной работы Гельмут успел изучить Бисмарка, а потому мог предположить, что тот находится на грани бешенства. Своеобразная терапия с закладыванием табака в трубку позволяла ему сосредоточиться и выглядеть невозмутимым. Значительная часть душевных сил была направлена на то, чтобы противостоять собственной горячности, и надо отдать ему должное, что зачастую он был способен выглядеть флегматичным.
О вспыльчивости и бурной студенческой молодости говорил только шрам на щеке. Поговаривали, что едва ли не все споры будущий канцлер предпочитал решать через дуэль. Именно подобная горячность не позволила ему начать политическую карьеру сразу после университетской скамьи, и пришлось перебрать немало должностей, прежде чем Отто занял кресло депутата прусского королевства. И если прежде его называли «бешеным помещиком», то после первой же своей речи на собрании он прослыл «безумным депутатом». Что, впрочем, не помешало ему через двадцать с небольшим лет взобраться на вершину политического олимпа.