– Моряну? – удивился Рус. – Вы боитесь ее больше, чем мужчин?.. Впрочем, это не зря.
Соломон уже совладал с собой, сказал угрюмо:
– Это против правил.
– Почему?
– Она женщина.
– Она воин, – возразил Рус. – Это у вас женщины – тупые овцы. Сидят и ждут, когда их возьмут замуж. А наши женщины могут все, что и мужчины. Иногда и больше.
Соломон покачал головой:
– Да, но вам сражаться с нашими. А воины нашего народа не смогут поднять меч на женщину.
– Вера такая? – не понял Рус.
– Не то чтобы вера… убивали и женщин, и детей, и коз, рубили сады, но мы за эти годы растеряли нашу древнюю жажду крови. Теперь нам будет трудно всадить копье в женщину, ударить ее топором…
Рус раскрыл уже рот, чтобы возразить, так им и надо, он не обязан подлаживаться под противников, но увидел их лица, оглянулся на своих, рассердился. Не для простой победы в бою живет человек, а для победы чести. Если иудеи страшатся драться с людьми, среди которых женщина, он уберет эту женщину. Только бы не сказали, что он воспользовался хоть каким-то преимуществом!
– Моряна, – позвал он. – Тебе придется отложить топор.
Она насторожилась:
– Что стряслось?
– Наши противники страшатся тебя. Ты для них вроде грозовой тучи, что развеет всех молниями. Они не соглашаются на схватку за земли. Прошу тебя, выйди за края поля.
Ее лицо вспыхнуло, пошло красными пятнами. Губы стали тонкими, а рот стал похож на железный капкан на зверя.
– Я должна сидеть и смотреть?
Он развел руками:
– Тебя боятся больше, чем меня! И даже больше, чем всех нас. Подозревают, что ты – сама богиня Табити.
Дружинники зашумели, с хохотом и шуточками вытолкали Моряну, даже проводили за очерченный край, где вчера для верности выложили ряд крупных белых камней. Народ расступился, Моряну трогали, что-то говорили, утешали, она зло стряхивала участливые руки.
Разбросав толпу, через камни прыгнул на боевое поле, прежде чем кто успел опомниться, ликующий Твердая Рука. В глазах была мольба и угроза, но Рус только кивнул:
– Быстро соображаешь.
За чертой раздались возмущенные вопли. Несколько дюжих мужчин потрясали оружием, запоздало бросились вдогонку. Твердая Рука повернулся, показал им фигу:
– Раньше надо было чесаться!
– Ладно, – сказал Рус сурово, – но чтоб дрался не хуже Моряны!
Голоса умолкли, потом на стороне иудеев пронесся ликующий вопль. Все головы разом повернулись, как подсолнухи за солнцем, в сторону Нового Иерусалима.
Темные ворота отворились во всю ширь. Оттуда выступила монолитная масса, и дыхание Руса на миг остановилось, он не понял, что там движется, а потом из глубин живота поднялся нервный смешок, он ощутил дрожь в теле, понял, что хихикает. Рядом ржали, как большие сытые кони, дружинники, все громче и раскатистее, закидывая к небу лица. Ерш присел на корточки, весь кисло-сладкий от смеха, расплылся как кисель, знаками умолял пощадить, не давать лопнуть от хохота.
Иудеи вышли с огромными квадратными щитами. Настолько несоразмерными малому росту защитников, что уже все русы взревывали от хохота, по мере того как воины противника выдвигались из ворот. Все в металлических шапках, сапогах с металлическими пластинами, что должны якобы оберегать ноги, но в таких не набегаешься. Только одежду и оружие рассмотреть не удавалось: огромные щиты загораживали даже ноги выше колена. А уже за линией щитов вздымался лес копий. Все непомерно длинные, в два-три человеческих роста, одинаковые по длине, с блестящим металлом на кончиках, но и копья вызвали у русов такой приступ смеха, что вслед за смешливым Ершом без сил приседали на корточки, слезы текли из глаз, лица растекались, как ягодные кисели на широких блюдах.
– Во, богатыри! – всхлипывал Твердая Рука. – Копья-то, копья!.. Втроем будут держаться!
– А щиты? – хохотал рядом Ерш. – Два составить, уже можно жить как в шалаше всей семьей!
– Да как же с ними воевать? – ужасался третий. – Я грибы и ягоды рву только заметные, а ежели под лопухом спрячется – как пить дать прозеваю! А ихние щиты побольше лопухов!
– Да и покрепче, – добавил четвертый с преувеличенным почтением. – Может быть, крепче.
– Тогда и копья прочнее соломинок?
– Га-га-га!.. Корову бы сюда! Копья бы поела, а то и щиты заместо лопухов!
– Ну, лопухами подтираться и сами умеем!
Рус всматривался в отряд иудеев со смешанным чувством. Брезгливая жалость странно смешивалась с чем-то похожим на уважение: все-таки борются, вон какой квадрат составили. Если бы шли против таких же мелкокостных растяп, то могли бы и одолеть, но против гигантов скифов у них нет надежды. И за копья их самих повыдергивают из строя, и стену из щитов повалят, как быки валят плетень для гусей.
Иудеи, выравнивая квадрат, как овцы жались друг к другу, шли тесно, мешая друг другу размахнуться. Так и вступили с той стороны боевого поля. Рус рассмотрел, что три ряда идут со щитами, а четвертый и пятый держат длинные копья, подняв их остриями вверх, бесполезно угрожая синему небу. А следующие ряды так и вовсе не то с топорами, не то с мечами, а за плечами у них всех вроде мешков, не разглядеть…
Поигрывая мускулами, скифы неспешно двинулись навстречу, чтобы сойтись где-то в середине поля. За грядой белых камней справа слышались веселые вопли русов, задорно кричали женщины, подбадривая своих и насмехаясь над противниками, а на той стороне, где за черной молчаливой стеной застыли родственники иудеев, было гробовое молчание. Одетые в черное, они напоминали стаю ворон.
– Чуют, – сказал кто-то со смешком, Рус узнал голос Ерша. – Будет сегодня у них плач и стон…
– Ничё, – сказал другой грубовато, – мы их утешим!
– Га-га-га!
– Го-го-го!
– Глянь, как жмутся друг к дружке! Не хотят умирать, заразы. Прямо топчут один другого…
– Как же они собирались драться в такой тесноте?
Они сближались, скифы двигались вразвалку, похохатывая. Рус видел, как над головами третьего ряда иудеев взвились голые смуглые руки. Они раскручивали широкие ремни, и у него от недоброго предчувствия дрогнуло сердце.
– Закрыться щитами! – крикнул он.
Рядом Сова удивленно повернул голову. Брови на смеющемся лице воеводы поползли вверх.
– Чего?
– Где твоя осторожность… – начал Рус, но дальше слова потонули в зловещем свисте.