Он оглянулся на своих людей, с ним остались самые слабые, больные, раненые. Которых не захотели взять старшие братья. Или не взяли, чтобы с ним остался хотя бы кто-нибудь?
Кричали животные, люди уже суетились, запрягали волов, седлали коней. Один высокий человек в одежке волхва обернулся, Рус узнал Корнилу. Тот оскалил изъеденные желтые зубы в хитрой усмешке:
– Тебя, как я слышал, уже князем кличут?
– Надсмехаются, – буркнул Рус.
– Так думаешь?.. Нет, пока ты спал, мы много передумали.
– Кто?
– Сова, Ерш, Моряна, я… Теперь ты наш вождь. Но если отныне мы будем зачинать новое племя, то ты отныне – князь. Надо додумывать новые уставы и правды…
– Погоди, – прервал Рус. – Ты можешь сказать мне свою настоящую цель? Я не поверю, что ты остался из любви и дружбы ко мне! Ты меня не знал, я тебя раньше никогда не видел. Ты и в Исход как попал, непонятно.
Старый волхв покачал головой:
– Если бы мне было двадцать весен, не пошел бы вовсе. В сорок лет – пошел бы с Чехом или Лехом. Но я стар, потомства мне уже не оставить. Так зачем мне великое будущее Чеха? Не менее великое – Леха?.. Я – волхв, понимаешь? А волхва хлебом не корми, дай прикоснуться к тайне. Больно странное знамение выпало тебе. Если бы просто смерть от голода, холода или чужих мечей – это я бы понял. Но солнечные боги смолчали, ибо не узрели твою судьбу, а полуночные боги… или демоны дали странные знаки, которые я прочесть не мог. Мой смертный час близок! Умереть ли в дороге к счастливой жизни племени Чеха или умереть, увидев тайну, что ждет тебя?
Он смотрел с легкой усмешкой. Рус ощутил от взгляда старого волхва смертельный холод, словно стоял в глубокой могиле, куда не достигало солнце.
– Да, – прошептал он раздавленно, – ты настоящий волхв. Быть бы мне настоящим князем!
– Ты будешь им, – сказал тот серьезно.
– Долго ли?
Он усмехнулся, и волхв в ответ раздвинул губы в понимающей усмешке. От повозок донеслись крики, тоскливо замычали коровы, словно предвещая беду. Пробежали дети, затаптывая костры, заливая водой.
Край неба озарился нежно-розовым светом. Вспыхнуло первое облачко, алые лучи ласково подсвечивали его снизу, и оно казалось разогретым над спрятанным за виднокрай очагом, а верхушка еще темная, холодная. Повозки уже выступали на светлом небе четко, а скот сбился в кучу, согреваясь, терся друг о друга, взревывал.
Подскакал Буська на дрожащем от жажды скакать по утренней росе коне:
– Все собраны, князь!
– Коня, – потребовал Рус. – Сова и Моряна поедут со мной впереди.
– Что делать мне?
– Ты… гм… ты отныне княжеский лазутчик. Как мы с Лехом, так теперь ты один будешь выезжать далеко вперед, все вызнавать, высматривать: как удобные спуски, так и водопои, словом, все-все.
Буська завизжал, подскочил в седле, едва не упал. Глаза стали круглыми от счастья.
– Княже!.. Жизнь положу, но сделаю все. Не сомневайся.
– Ты мне нужен живым, – ответил Рус сурово. – Молод еще жизнь класть.
– Да знаю, знаю, потомство надо. А чё, я хоть сейчас…
Рус замахнулся плетью, Буська завизжал и умчался.
Буська умчался, а он еще постоял, унимая бешеное сердцебиение. Хоть кому-то сумел ответить достойно, по-княжески.
В последний день он чуть проехал, прощаясь, по следам Чеха, а потом и Леха. Вроде бы прошли тяжелогруженые телеги, кони безжалостно выбивали землю, но трава поднялась, скрыла следы. Будто проехали не по хрупкой сочной траве, а по мелкому болоту, затянутому ряской.
Трава на диво быстро спрятала раны земли, зеленеет свежая, такая же сочная, кузнечики верещат песенки. Так останется и за нами, подумал он с облегчением, – не догонят люди Коломырды, но на сердце почему-то остался и тоскливый осадок. За людьми должен оставаться какой-то след. А когда это ушли не просто люди, а родные братья…
Когда вернулся, женщины и дети уже были в повозках, волы в упряжках, а мужчины седлали коней. Рус ощутил в каждом радостное нетерпение. Мечи и топоры остры, упряжь исправлена, а то и вовсе новая. Скот отдохнул, кони бьют копытами, грызут удила.
– Выступаем!
Он сам выехал вперед, за ним несся на отдохнувших конях передовой отряд в полсотни человек. Еще сотню Рус оставил в заслоне. Вдруг да Коломырда все же отыщет, она опаснее неведомого, что лежит впереди!
Из десяти семян, брошенных в землю, ежели одно выживает и дает всходы, то урожай считается хорошим. Ежели два – земля захлебывается от изобилия. Каждое крупное племя время от времени выплескивает отводки, ибо ни одному племени не суждено жить вечно, надо успеть разбросать семена, и ежели хоть одна зернинка прорастает, то племя и народ считаются уцелевшими, хоть и под другим именем.
Из могучего племени скифов часто выделялись сыновья тцарей со своей младшей родней. Так брат Скифа Гелон стал родоначальником могучего народа гелонов, построил огромный город Гелон, а другой брат – Агафирс – дал начало великому народу агафирсов. Доблестный Авх, сын Скифа, стал родоначальником народа авхатов, а другой сын Скифа, Пал, дал жизнь великому племени паралатов… но во сто крат было больше тех, кто увел жен и детей в сопровождении множества воинов в горделивой уверенности, что уж он-то даст начало величайшему из народов, коему предназначено сотрясать вселенную силой и мудростью, дать всем народам мир и справедливые законы!
А в этот раз из скифского тцарства не отводок, пусть даже не слишком мощный, а жалкая кучка изгнанников, а с ними те, кто добровольно решился разделить их тяготы. Родные, дальние родственники, друзья, просто люди, которые решение Пана сочли несправедливым, а у части скифов всегда живет убеждение, что честнее быть среди гонимых, чем среди гонителей. Ну и еще люди, которые сами не могут объяснить, почему вдруг бросили все нажитое, сели на коней, посадили жен и детей в повозки и присоединились к изгнанникам.
Да, из этих людей можно бы составить племя, но… волей богов и они разделились на три части! Чудо будет, ежели уцелеют даже две веточки. А что они, Рус и его люди, сгинут, так мужчина должен быть всегда готов как к славе, так и к доблестной гибели…
Он ехал впереди своего небольшого отряда-племени. Теперь его можно охватить взглядом целиком. Несколько сотен мужчин, три-четыре сотни женщин с детьми… Стариков уже не осталось. Кого зарубили, оставив на обочине дороги, кто потихоньку ушел сам, дабы не есть хлеба, так нужного детям и мужчинам.
Он видел, как хочется Ис ехать рядом, но она благоразумно держалась в середине отряда, даже когда была на своей резвой Молнии. Одетая по-скифски, она и сидела в седле как прирожденная скифка, только оружия пока в руки не брала, разве что на поясе висел узкий нож в красивых ножнах.