– Пленных собрали?
– Сова сгоняет. Уже на дорогу выгнал.
Запад небесного купола раскалился, вслед за багровым шаром сползали потеки лавы, облака зловеще тлели, слегка прикрытые сверху пеплом, но с красными углями снизу, солнцу до виднокрая оставалось два конских корпуса.
На багровой под лучами заходящего солнца дороге толпились оборванные избитые люди. Всадники подгоняли еще новых, иных приводили с веревками на шеях.
Рус повернул к ним коня, но когда подскакал, Сова уже рявкнул что-то злое, его понимали без перевода, и толпа послушно потекла по красной дороге навстречу пугающе красному небу.
– Всех собрал? – крикнул Рус.
– Всех, – ответил Сова, скаля зубы, – кого взяли с оружием. А осталось до бесовой матери тех, кто уцелел как-то и от развалин ни на шаг. Надо таких попытать еще, вдруг где золотишко зарыто!
Солнце почти касалось черного края земли. Рус хмурился, на дороге не видно иудеев с его тремя растяпами. Сова злился откровенно, пинал пленников, тыкал в спины тупым концом копья, орал люто. На середине дороге остановился, вот условный камень, оглянулся на Руса:
– Что будем делать, княже?
Рус указал на багровый распухший шар. Он неудержимо сползал, не в силах удержаться на стене гладкого купола. До земли осталось не больше трех пальцев, когда черный край воспламенился от жара, заискрился, затем потек багровым огнем, даже просел от тяжести, готовясь принять такой же расплавленный слиток бронзы. Нет, железа, из которого у него на голове шолом, надежная шапка – вчера пятеро дружинников били бронзовыми топорами, палицами и метали в нее ножи, но там остались лишь едва заметные царапины.
– Если не придут, этих под нож…
Он умолк на полуслове.
Ворота распахнулись, оттуда на полном скаку выметнулись два всадника. Завидев Руса, отчаянно махали руками. Рус, хмурый, надменно выпрямился, застыл в подобающей неподвижности.
Первым подскакал уже знакомый им иудей по имени Нахим. Он плюхался на спине лошади как мешок с овсом, голова подскакивала, лицо болезненно кривилось. Другой всадник показался Русу намного опаснее, но он держался позади Нахима, вслушивался в звуки чужого языка, ненавидяще прожигал Руса взглядом черных и блестящих, как спины жуков, глаз.
– Доблестный князь, – сказал Нахим сипло, – мы не успели собрать твоих воинов. По вине стражи жителям позволили разобрать их по домам…
– Что? – взревел Рус. – Почему?
– Один был сильно ранен, – заторопился Нахим. – Даже безоружный, он убил четверых, троим сломал руки. Его взяли только истекающего кровью. Наши лекари все равно его лечат, ибо раненый – это прежде всего раненый, а враг – потом. А двух под стражей сперва отвели в места, где их покормили…
– Ах, их еще и кормили? – воскликнул Рус свирепо.
– Таковы наши законы…
– Плевал я на ваши законы, – бросил Рус грубо. – Когда я их получу обратно, то их распнут так, чтобы видели все. Дабы помнили, что умирать надлежит с оружием в руках! Как завещано нам богами. Когда их доставят?
Нахим оглянулся:
– С минуты на минуту! Умоляю, смени гнев на милость. Не убивай своих несчастных пленников. Это не добавит тебе славы.
Рус оглянулся. Сова уже поставил двоих на колени в дорожную пыль, вытащил меч. Пленники покорно склонили головы. Оба шептали молитвы.
– Жалкий народ, – пробурчал Рус. Он смотрел на небо, из-за черного края выглядывало багровое полушарие, но было видно, как неотвратимо уменьшается, продавливается в незримую смертным бездну. – Я собрал ваших пятьдесят душ, а вы троих не доставите вовремя!.. Что за племя?
Он помахал Сове. Тот задержал над головой меч, смотрел исподлобья. Рус крикнул:
– Пусть идут.
– Без обмена? – не понял Сова.
Рус повернулся к Нахиму, тот смотрел непонимающе. Второй иудей стискивал челюсти так, что желваки едва не прорывали сухую кожу. Рус слышал, как он дышит тяжело и часто, будто вот-вот бросится на захватчиков.
– Слушай, – сказал Рус веско, – мы отдаем ваших людей сейчас. А вы, когда соберете наших, приведите их сюда и просто отпустите. А то и вытолкайте в шею из ворот.
Нахим оглянулся на далекую толпу соплеменников, повернулся к Русу:
– Ты доверяешь?
– Ну а как же?
– А ежели…
Рус сказал зло:
– Тогда бесчестье упадет на ваши головы.
Второй всадник что-то горячо зашептал в спину Нахиму. Рус хищно улыбнулся, показал белые острые зубы опасного зверя. Нахим, не слушая второго, всматривался в надменное лицо молодого вождя варваров.
– Мы доставим их сразу же, – сказал он торопливо. – Клянусь своей жизнью.
– Что мне твоя жизнь, – сказал Рус презрительно.
Он повернул коня, а за ним повернули и его спутники. Пленники бросились, топча один другого от счастья и страха, к Нахиму. Он выхватил нож, неуклюже резал веревки, морщился, приговаривал:
– Все, все… Беда кончилась. Они напали внезапно, мы будем умнее.
Среди пленников был плач, стоны, крики облегчения:
– Это звери!
– Они и своих не щадят!
– Мы уже не думали, что нас спасут…
– Слава милосердному Яхве!
Они бежали, обгоняя друг друга, спотыкаясь и падая, к городским воротам. Там встречали плачущие от счастья родственники, а воины потрясали топорами, кричали ликующе.
Второй всадник сказал Нахиму негромко:
– Ты не думаешь в самом деле выдать варварам их соратников?
– Еще не знаю, – признался Нахим. – Иисус, не требуй от нас, чтобы их казнили. Да, я знаю, что нет бесчестья в том, чтобы обмануть гоя. Гой не человек, клятвы перед ним не обязательны. Но что-то, что-то… сам не знаю!
– Что? – спросил Иисус люто. – Гой по нашим законам та же скотина, которой мы можем пользоваться. Как ее имуществом, так и всем, что у нее есть. Гоя можно бояться, как, скажем, разъяренного быка, тот может даже убить, нет стыда убегать от быка, но давать скоту слово чести – дико… Их надо умертвить. Все-таки это будут первые убитые варвары! Это поднимет упавших духом. Их следует распять на городской стене, чтобы видели все.
– И варвары?
– Пусть и они видят, что их ждет.
Нахим в сомнении качал головой. Они проехали ворота, створки поспешно закрылись сзади. Пленных разбирали, уводили, майдан был заполнен криками, плачем, воплями радости и горя.
– Как скажет ребе, – ответил Нахим. – Ему виднее.