Владимир молчал, понимая его прием: спровоцировать на откровенный разговор и ждать ответа. Люди болтливы, сами закончат мысль. Но Белова на такие уловки было не поймать. Не дождавшись реакции молодого лейтенанта, Обухов продолжал:
— У меня увели блокнот. Да ладно, что блокнот. Память тренированная. Я его за одну ночь восстановлю. Самое страшное, что я лишился всех агентурных денег. В валюте.
— Какой валюте? — удивленно спросил Владимир.
— В какой-какой, в американской, — с раздражением ответил тот.
Белов видел доллары лишь на пропагандистских плакатах под заголовком «Истинное лицо американского империализма». В наглядной агитации корабля такие стенды занимали самое видное место. Владимир еще по курсантским разговорам знал, что валютные менялы делают в Киеве состояния. Он даже во сне не мог представить, что через много лет будет держать в руках тысячи этих самых долларов.
— И сколько же денег у тебя пропало? — спросил он Обухова.
— Три тысячи, — ответил особист потерянным голосом.
Много это или мало, молодой лейтенант не представлял, но знал, что курс доллара к рублю составлял 95 копеек. Просчитав сумму, он определил потерю в три тысячи рублей.
— Да, сумма большая, — с удивлением ответил Владимир.
— На эти деньги можно и машину купить.
Сказанные Обуховым слова об агентурных деньгах отбили у Владимира охоту задавать вопросы. Разведка и все к ней относящееся — не его поле. Он знал, что эту тему лучше обходить стороной. Но не почувствовал угрозы, хотя от особистов можно было ожидать всякого. Обухов что-то от него хотел. Но что? Он еще не понимал.
— Ты обратись к замполиту, — подсказал Владимир, уводя от себя возможные просьбы Обухова.
— Не могу, — процедил Обухов.
— Почему? — искренне удивился Владимир.
— Нельзя. Этим я раскрою себя. Попаду в зависимость к замполиту. Не могу позволить, карьеру загубит, — страдая, как от зубной боли, процедил Обухов.
— Я-то чем могу помочь?
— Только ты и можешь помочь, и я скажу как, — ответил уже бодрым голосом особист. — Я уверен, что своровал кто-то из матросов, а ты к ним вхож. Поговори аккуратно, поспрашивай. У тебя же среди матросов есть свои люди?
Свои люди среди моряков у Белова действительно были. В основном комсомольский актив. Среди них были и те, кто так или иначе от него зависел. Главным критерием этой зависимости была его возможность ходатайствовать об отпуске своим активистам и направлять их на различные комсомольские сборы и конференции. Но выдавать Обухову своих людей Владимир и не думал.
— А у тебя что, нет на корабле своей агентуры? — задал он контрразведчику встречный вопрос.
— Есть, но они…
Обухов не договорил фразы. В дверь каюты постучали. На пороге появился приборщик матрос Сомов.
Белову не хотелось продолжать разговор с Обуховым, и приход Сомова должен был поставить точку на неприятной теме. Однако Обухов пригласил его в свою каюту, где и продолжил посвящать Владимира в детали.
Владимир узнал подробности. Дело в том, что деньги и ряд агентурных документов находились в сейфе, под рундуком [23] . Документы остались нетронутыми, а деньги пропали. Ключ находился в замке сейфа.
— Я ключ сам, наверное, забыл в замке, — сказал как бы в свое оправдание Обухов.
— Придется давать шифротелеграмму о происшествии.
Оба понимали, что огласка не нужна ни командованию корабля, ни самому Обухову.
— Сергей Петрович, — сказал Владимир, — я попытаюсь вникнуть в это дело. Обещать результатов не могу. Сам понимаешь.
— Помоги. Выручай. Времени у нас с тобой всего три дня. Может, и ты ко мне когда-нибудь обратишься. Земля-то круглая.
Как раз столько времени нужно было кораблю, чтобы дойти до вьетнамского порта Камрань. Полуостров Камрань когда-то входил в состав Южного Вьетнама, и на его территории находилась американская военно-морская база. Сейчас здесь базировалась 17-я оперативная эскадра советского Военно-морского флота. В Камрани корабль временно терял свою независимость и переходил в полное подчинение командиру базы.
Свою дознавательскую деятельность Белов начал с приборщика каюты Обухова. В разговоре выяснилось, что три раза в течение месяца штатный приборщик не прибирал помещение, поскольку стоял на вахте. Следом Белов с удивлением обнаружил, что замещал все эти дни Сомова помощник корабельного фельдшера матрос Строкин. На корабле он служил два с половиной года и абсолютно ничем не выделялся. О таких говорят — без проблем и проколов.
Напрямую задать ему вопрос о долларах Белов не мог. Понимал, что подозрение — еще не обвинение. Тогда он решил провести внеплановую проверку корабельной амбулатории. При этом Владимир преследовал две цели: найти пропавшие деньги и «накопать» замечания по содержанию медикаментов. В том, что придраться есть к чему, он был уверен. Для прикрытия своей акции в этот же день Белов подписал у командира приказ о проверке медчасти.
Члены комиссии, два старшины и мичман, собрались в амбулатории уже после ужина. Корабельный доктор вызвал матроса Строкина и поручил ему обеспечить комиссию всем необходимым для досмотра помещения. Сам вышел из медпункта.
Белов приказал одному из членов комиссии сесть за стол и фиксировать замечания.
— Приборка делается поверхностно, по углам грязь и пыль. Пакеты с бинтами валяются на палубе. Кладовая замусорена, — диктовал он.
Все его замечания сводились к плохому выполнению обязанностей помощником корабельного фельдшера матросом Строкиным. При этом он то и дело отрывался от диктовки и давал поручения членам комиссии открыть разные шкафы и дверцы. Белов заметил, что Строкин всякий раз, когда открывали дверцу очередного шкафа, как-то странно подергивал левым плечом.
Шел уже второй час безобидного обыска. Все было безрезультатно. Тогда Белов оставил комиссию продолжать работу, а сам пригласил Строкина к себе в каюту. По состоянию матроса он почувствовал его напряжение и нервозность и решил пойти ва-банк.
Когда они остались один на один, Белов мягким и доверчивым тоном спросил:
— Ты понимаешь, почему мы проводим проверку? — И сам же ответил: — Мы не доктора проверяем, а проверяем тебя.
Строкин вдруг покраснел и уперся взглядом в тропические сандалии лейтенанта. Белов боялся повторять свой вопрос, не зная, что дальше спрашивать и в чем обвинять матроса. У него не было уверенности, что Строкин виновен в краже. Он понимал, что заканчивающий службу матрос прекрасно осознает незавидную судьбу корабельного воришки, который стал бы самым презираемым на корабле человеком. Традиционно на кораблях рундуки никогда не закрывались на замок, все было предельно открыто. Матросы без всякой задней мысли делились с «братишками» самым последним и самым лучшим, что имели. А в отпуск или в увольнение на берег моряка собирали всем кубриком.