Вопрос застал Ингвара врасплох. Промямлил, переступая с ноги на ногу и чаще обычного пожимая плечами:
– Ну… Э-э-э… Всегда держу в чистоте и порядке.
– Хоть и не показываешься?
Вопрос таил в себе неприятности. Ингвар сказал поспешно:
– Как это не показываюсь? Дом в порядке, видно же, что живу… хоть и не каждый день, но наезжаю. Да-да, наезжаю.
Князь покачал головой. В зеленых глазах поблескивали грозовые огоньки. Губы тронула загадочная улыбка.
– Ладно. Перед сном встретимся за ужином.
Ингвар сказал с поклоном:
– Я пришлю сказать, когда ужин будет готов.
– Добро. – Он повернулся уходить в свою комнатку, затем спросил внезапно: – Хозяйка, когда позовешь на ужин?
– Хоть сейчас, – ответила она уже без поклона. Ее серые глаза бесстрашно встретились с его нечеловечески зелеными. – Ужин готов. Но сперва стоит выбить пыль с дороги, помыться.
По движению ее руки двое гридней сняли с князя его пурпурный плащ. Третий протянул руку за перевязью с мечом. Поколебавшись, князь отдал оружие, оставив на поясе только нож, повернулся и шагнул через порог.
Когда остались одни, Ингвар впервые не мог найти что сказать. Чувствуя, что выглядит глупо, проговорил со смятенным раздражением:
– А как, в самом деле, тебе все удалось?
Она не смотрела ему в лицо. Голос ее был другой, без прежней воинственности:
– А что? Здесь все сразу поняли. Чистили и скребли эту конюшню целую ночь. Грязи выволокли, весь Киев утопить можно.
Чувствуя себя еще в большем смятении – князь тоже называл его дом свинарником, – спросил глухо:
– Нет, как ты догадалась?
Она удивилась:
– Политика князя! Стоит понять его главную цель, остальное все как на ладони. Объединяет племена в одно большое, а безопасно ли в нем – проверить можно только вот так, наездом.
Он посрамленно покачал головой:
– И ты… когда Павка примчался…
Она все еще отказывалась смотреть ему в лицо:
– Поняла, что твой загородный дом поедет смотреть князь. А раз уж я здесь, хоть и в цепях и оковах…
Он не поверил:
– В цепях? Оковах?
– Ну все равно. А я не привыкла жить в конюшне, хотя коней люблю.
Он буркнул:
– Ты ж говорила, что на коне ездить не умеешь.
– Сюда ж приехала?
– Ты сказала…
– Ну, мало ли что я говорила.
Она впервые посмотрела ему в глаза. Лицо ее было бледным и слегка усталым, словно ночь не спала, а вместе с дворовыми девками мыла, чистила, скребла, начищала, проверяла, все ли готово к приезду великого князя.
Только из-за брезгливости к грязи, подумал он настороженно, или здесь что-то еще? В княжеском тереме ее все настолько полюбили, что уже начал сомневаться в преданности слуг, а здесь даже князь Олег назвал ее хозяйкой. Забыл великий князь за важными делами, кто она на самом деле, или оговорился умышленно?
Но если князь так сказал, то здешняя челядь уже наверняка считает ее хозяйкой, а его – так себе…
Странно, вместо злости ощутил непривычно сладкое чувство. Почему-то приятна была несбыточная и просто дичайшая мысль о своем заклятом враге как о полновластной хозяйке его богатого, но запущенного дома.
– Ты спасла мою шкуру, – сказал он неожиданно. Мгновение назад показалось бы нелепым так раскрыться, но сказал и не ощутил позора в таком признании.
– Она того не стоит, – согласилась она. Добавила, видя, что он просто по мужской тупости не понял: – Дырявая… Даже под ноги не постелешь.
Он понял наконец, ощутил, как слабая улыбка раздвигает губы.
– Уже почти зажило. Ты очень целебные травы наложила. Я даже не знаю, есть ли что на свете, чего не умеешь делать?
– Есть, – ответила она. Ее глаза погасли. – Я не умею добыть себе свободу.
Улыбка замерзла на его губах. И в груди кольнуло острым, словно наконечник стрелы добрался до сердца. Он знал, что прав, прав в великом, правдами и неправдами строя Новую Русь, но почему тогда эта малая неправда ранит так больно?
– Князь погостит всего пару дней, – сказал он торопливо, словно это что-то объясняло. – Потом этого всего… не надо.
– Мне просто чем-то хотелось заняться, – сказала она, голос ее стал прохладнее. – Хотя бы убрать свой тюремный подвал.
Он ощутил, как непонятная злость взяла за горло. С чувством вины сказал яростно:
– Проклятие, женщина! Это не тюремный подвал! Это целая палата под самой крышей! Самое светлое место во всем… во всем доме!
– Просторный тюремный подвал, – сказала она, глядя ему в глаза. – Светлый тюремный подвал под крышей.
Ужинать пригласили, едва воеводы сошлись к Олегу. Студен заворчал, у него разговор к великому князю. Новая Русь обустройства требует, Асмунд же толкнул в бок Рудого, довольно потер ладони. Рудый кивнул понимающе. Если и сегодня готовит Ольха, то даже великого князя, обычно в еде воздержанного, из-за стола придется вынимать силком.
Спускаясь в обеденную палату, уже поводили носами. Вкусные запахи щекотали ноздри, заставляли дергаться кадыки. Во рту накапливалась слюна.
На столе расставляли глубокие миски с ухой, когда Олег с воеводами спустился в палату. Асмунд тут же ухватил ложку побольше, локти расставил пошире, мол, это пространство на столе будет освобождать от еды, как от противника, он сам. Еще и другим поможет, куда дотянутся его руки.
Олег, посмеиваясь, взял ложку. Над миской из старого серебра поднимался пар. От дразнящего запаха в животе взвыло, уж очень медленно хозяин присматривается к оранжевой пленке, ловит запахи.
– А где же хозяйка? – спросил князь внезапно.
Воеводы переглянулись. Рудый сказал медленно:
– Да-да, где она? Великий князь уже догадался, кто варил уху.
Асмунд зачерпнул, поперхнулся горячим, рожа стала устрашающе красной, прохрипел:
– Да, позвать… И наказать, что такую горячую варит…
Все взоры обратились на Ингвара. Тот заерзал, словно сидел не на лавке, а на жаровне рядом с дичью. «А я при чем?» – едва не вырвалось затравленное. Она сама без его ведома и позволения творит, пока он с великим князем Русь обустраивает…
– Ну же, Ингвар, – поторопил его Олег.
Внезапно наступила тишина. Асмунд и Рудый застыли с ложками в руках. У Асмунда медленно отвисала нижняя челюсть. Теперь уже Рудый поперхнулся, закашлялся. Глаза его полезли на лоб. Ингвар решил, что воевода удавился, ждал, что Асмунд с готовностью, даже преувеличенной готовностью постучит пудовым кулаком по спине Рудого, всякий раз вбивая его лицом в стол, но глаза простодушного Асмунда стали еще крупнее, чем у Рудого. Оба неотрывно смотрели поверх головы Ингвара.