Нонгу очень хотелось помочь этому больному человеку, да и денег у него было порядочно после недавнего расчета с мингером Пипом. Но примет ли рабочий денежную помощь, не обидится ли? И юноша решил поступить иначе.
— Слушай, — сказал он, — приюти меня в своем доме, и я заплачу тебе полгульдена за день. И мне будет хорошо, и ты отдохнешь.
Рабочий удивленно посмотрел на неожиданного благодетеля.
— Вот так богач! — усмехнулся он. — Заплатишь! — А что, если мое жилище окажется неподходящим? Да и откуда ты возьмешь деньги?
Нонг начал подробно рассказывать о себе, об отце, о службе у мингера Пипа. Объяснил, что мешает ему искать сейчас работу, и в заключение сказал, что будет очень рад помочь больному товарищу.
Искренний рассказ юноши растрогал больного.
— Вижу, что ты честный парень, — сказал он. — Пойдем!
Дан, так звали рабочего, жил на отшибе, приблизительно на полпути между Приорком и Батавией. Долго шли они по темным переулкам. Кое-где светились огоньки, из раскрытых дверей доносились пьяные крики, песни, дикая музыка, женский смех. Там веселились подонки, потерявшие человеческий облик… В нездоровом болотистом месте, где нельзя было строить городские здания, ютились бедняцкие хижинки деревенского типа. Болото, смрад и пышная растительность оберегали их от людского глаза.
В хижине Дана кроме него самого жили жена и трое детей от двух до восьми лет.
— Если нет дождя, я сплю под крышей, — сказал Дан, указывая на угол под небольшим навесом.
— Вот и хорошо! — весело сказал Нонг. — Я такой же господин, как и ты. Значит, и мне будет здесь отлично!
— Но ведь ты платишь большие деньги!
— Не за это. Мне надо пожить тут некоторое время, чтобы познакомиться с очень важными для всех нас делами. А для этого лучше жить среди своих, чем шататься по незнакомому городу.
В здании почты. — Возле тюрьмы. — Напрасные усилия. — За городом. — Приключения партизанского отряда. — В ущелье.
Ночь на 13 сентября 1926 года.
Ароматная южная ночь, когда дышится так легко и привольно, когда можно отдохнуть от дневной жары.
Те, кто может, проводят ее в садах, кафе, ресторанах. Свет, точно зарево, поднимается над центром города. Мелодичная музыка доносится оттуда в темные, грязные кварталы, где спит придавленный гнетом властьимущих простой народ.
Наконец проходят и эти часы. Веселая публика разъезжается по домам, меньше становится огней, закрываются ночные заведения.
Батавия спит. Только кое-где виднеются фигуры полицейских.
Но вот на одной из темных улиц мелькнула тень. За ней вынырнула еще одна из соседней улицы. А там еще и еще…
Мелькнут — и пропадут, чтобы появиться в другом месте.
Если бы проследить внимательнее, можно было бы заметить, что движутся они по двум направлениям: к центру города и к воротам с головой Питера Эльбервельда.
Вот на углу двух улиц пристал к трем человекам полицейский. Спор был недолгий: через минуту труп полицейского лежал за соседними воротами, а вокруг опять было так же тихо, как и прежде.
Полицейский возле почты заметил, что в соседний сад, крадучись, пробралось несколько человек. Только было собрался поинтересоваться ими, как вдруг в ушах зазвенело, и блюститель порядка потерял сознание. Очнуться ему уже не суждено было никогда…
* * *
В помещении почты, телеграфа и телефона царит тишина. Стучат, будто без цели, аппараты. Чуть шевелится сонная дежурная.
Зазвенел телефон.
— Центральная, — отвечает телефонистка-метиска и слышит взволнованный голос:
— Соедините скорее с генерал-губернатором! Говорят из тюрьмы!
Но соединить дежурная не успевает: шум, грохот, — и распахивается наружная дверь.
— Не двигаться! — гремит зычный голос. Помещение мгновенно наполняется вооруженными
людьми.
— Не бойтесь, товарищи! — уже мягко звучит тот же голос. — Это народ пришел хозяйничать в своем учреждении!
И служащие-туземцы не боятся. Только сильное, незнакомое до того волнение охватывает их…
* * *
А возле тюрьмы тем временем шла стрельба. Сразу ворваться в тюрьму не удалось и пришлось обстреливать ее со всех сторон. Тут, среди нападавших, были и Нонг с Даном.
Выстрелы тюремной охраны смешивались с шумом и криками повстанцев.
Начальник, как шальной, носился из конца в конец, револьвером подбадривая ненадежную свою охрану.
— Ворота, ворота ломайте! — слышалось снаружи.
Дан первый схватил большой камень и бросился к воротам. Нонг даже удивился: откуда у больного такая сила? Со страшным грохотом ударился камень в ворота, зазвенели железные створки, а Дан упал на землю, насмерть сраженный пулей в голову.
Нонг подхватил тот же камень, но бросить не успел: сзади неожиданно загремели выстрелы. На помощь тюремной охране прискакал отряд конных жандармов.
Повстанцы дрогнули, смешались.
— Товарищи! Вперед! Их только тридцать человек! — раздался чей-то бодрый голос.
Но хоть и тридцать, а засели враги среди строений и в садах. Требовалось время, чтобы и окружить, и выбить их, а времени не было совсем. И все же повстанцы разделились на две части, одна бросилась на жандармов, другая — на штурм тюрьмы.
И когда успех, казалось, был уже совсем близок, вдруг застрочил пулемет: к тюрьме подошел большой отряд войск с бронеавтомобилем…
* * *
Город уже не спал. Кавалеристы и автомобили носились по улицам. Каждого туземца расстреливали на месте. Лишившись телефонной и телеграфной связи, власти отдавали самые противоречивые приказы.
— С Вельтевредэном связи нет!
— Повстанцы напали на дом генерал-губернатора!
— В предместье Мейстер Карнелиус повстанцы разрушают правительственные учреждения!
Вспыхнул один пожар, другой. Вот и над Приор-ком поднялось зарево. В разных местах боевые группы вступают в схватки с солдатами. С каждой минутой повстанцы становятся сильнее. Скоро восстанут поголовно все, и не хватит солдат подавить мятеж. Власти нужен быстрый и решительный успех в главных пунктах, а на уличную стрельбу можно не обращать внимания.
И в это время разносится весть, что возле тюрьмы повстанцы разбиты…
Но почта держится. Из всех окон отстреливаются герои. На полу уже лежат убитые и раненые. Двое служащих почты подхватили оружие и тоже приняли участие в обороне.
У всех надежда, что сейчас на помощь придут товарищи из тюрьмы, что восставший народ зальет весь город!