И вдруг он понял. Вернее, как-то пришло озарение, что в самой безмерной мощи империи кроется и слабость. Этот огромный зверь разжирел, стал неповоротлив, из норы не вылезает, сам уже не нападает, а только огрызается! Недаром киевские князья, приводя голодные и злые дружины под высокие стены этого града, царя над градами, заставляют трепетать его жителей уже при виде обнаженных мечей, и ромеи униженно умоляют о мире и откупаются богатой данью!
А ведь Русь пока что совсем крохотная рядом с необъятной Римской империей… Или уже не крохотная?
Вдруг он услышал быстро нарастающий грохот копыт. Из центра города по середине улицы бешено неслись всадники. Все были одеты настолько богато, что он счел бы всех императорами, если бы не знал, что базилевсов столько в одном городе не бывает.
Всадники неслись с кличем: «Принцесса Анна! Принцесса Анна!.. Дорогу принцессе Анне!», и народ на всем их пути шарахался к стенам, падал на колени и склонял голову.
Владимир засмотрелся с раскрытым ртом на происходящее и не заметил, как перед ним вырос на огромном красивом коне великан в блестящих доспехах. Он был яркий, блистающий, глазам стало больно. На роскошном шлеме развевался пучок перьев такой нежной белизны, какую Владимир даже вообразить не мог.
– Ты что же, дурак? – рявкнул всадник.
Он коротко взмахнул рукой. Владимир не успел опомниться, как на голову обрушился удар булавы. Будь шлем ромейским или германским, быть бы с разбитой головой, но узкий конический шлем роса сбросил скользящий удар. Да еще помогла смягчить удар толстая вязаная шапка из козьей шерсти.
Сбитый с головы шлем загремел по камням, а Владимир с занемевшим плечом, повинуясь выучке, не рассуждая, уклонился от второго удара, одним прыжком оказался у стремени, мощно рванул за красный сапог.
Всадник рухнул с коня, как блестящая льдина. Каменные плиты дрогнули. Раззолоченный и разукрашенный шлем, ломая пушистые перья, запрыгал со звоном по камням и лег рядом с харалужным шлемом Добрыни. Опять же повинуясь выучке, Владимир с силой ударил носком подкованного сапога в уязвимый висок.
Конь дико заржал, отпрянул, болтая поводьями. Другие всадники повернули коней в их сторону, в руках блеснули мечи.
Владимир похолодел, затравленно огляделся. Сзади массивная кладка из громадных глыб, стена поднимается на немыслимую высоту, а справа и слева люди с обнаженными мечами. Солнце недобро играло на блестящих лезвиях, и он понял, что это последнее, что видит в жизни.
Он взял в левую руку нож, правой стиснул рукоять меча. Всадники нахлынули и остановились, мешая друг другу конями. Боятся подъехать ближе, понял он внезапно. Ведь можно поднырнуть под коня, распороть брюхо или перерубить сухожилие, а они терять дорогих коней не хотят!
Удары двух воинов он отбил, но продержался бы недолго, силы неравны, однако из-за спин воинов прозвучал холодный властный голос:
– Принцесса Анна желает знать, что здесь происходит?
Всадники расступились. Посреди улицы восемь чернокожих полуголых людей держат на плечах роскошные носилки. Их со всех сторон окружили всаженные в железо телохранители с мечами наголо. Возле носилок двое: закованный в доспехи немолодой человек в богатом шлеме, золотистые с проседью волосы падают на плечи, это он остановил воинов, и скромно одетый человек, в котором Владимир безошибочно узнал толмача.
Один всадник воскликнул:
– Не вели казнить, ослепительная принцесса! Мы не успели этого варвара ни убрать с твоих царственных глаз, ни поставить в пыль, которую недостоин даже жрать, ибо это пыль нашего царственного и божественного города…
Занавески носилок колыхнулись. Появилась белая, нежная и совсем детская рука. Следом выглянуло удивленное девичье личико, очень юное, но красивое настолько, что Владимир задохнулся, будто его ударили поленом под ложечку.
– Это и есть варвар? – спросила она чистым музыкальным голосом.
Владимир снова вздрогнул, так говорить могут только небесные девы-берегини.
– Да, наша повелительница!
– Спроси, из какой он страны?
– И так видно, гиперборей, наша владычица.
– Варяг?
Начальник стражи, это он рядом с носилками, повернул грозное лицо к Владимиру. Тот все еще оставался в боевой стойке с мечом и кинжалом.
– Эй, кто ты будешь?
– Я русич, – ответил Владимир сипло.
– Рус, – повторил начальник стражи пренебрежительно, но Владимиру почудилась в его громовом голосе тревога.
Толмач наклонился с коня к занавескам:
– Есть такое крохотное племя на одной из северных границ нашей необъятной империи. Маленькое, дикое, языческое…
Принцесса, ей было весен семь-восемь, окинула юного варвара беглым взором. Личико ее выразило скуку. Она уже опускала занавеску, когда Владимир неожиданно даже для самого себя сказал на ломаном ромейском наречии:
– Да, я из маленького дикого племени. Того самого, которое разгромило вашего надежного союзника – Хазарский каганат, отобрало у вас Болгарию, сейчас громит ваши войска по дороге сюда, по дороге в вашу жирную империю, где много золота и юных женщин. Из того самого кро-о-о-охотного, которому платите дань! И которому заплатите намного больше!
– Что-о-о? – проревел начальник стражи. Похоже, он еще не понял ломаной речи, но ощутил по тону, что варвар сказал резкость, а когда наконец понял, то побагровел страшно, его рука метнулась за мечом.
Владимир отступил на шаг по стене влево, открыл телохранителя. Тот поднялся на четвереньки, мотал головой, роняя красные слюни и сопли.
Занавески колыхнулись снова. Принцесса выглянула, голосок был озабоченным:
– Что с ним?
– Упал с коня, – сказал Владимир дерзко. – Ему почему-то захотелось поставить меня на колени!
– Таков этикет, – сказала принцесса строго.
– Я не ромей!
– Правила для всех…
– Нет, – возразил Владимир яростно. Его руки задрожали, тело затряслось, он заговорил быстро, словно выплевывая, как из пращи, злые слова. – Никто нам и никогда!.. Честь дороже!.. На колени поставить не можно, разве что отсечь ноги до колен… но и тогда голову мою вам не склонить, разве что снять с плеч!
Он чувствовал, как в его тело вливается страшная мощь, и сам не знал, почему так взбесился. Ведь привык, что он – раб, челядин, на побегушках, так что же сейчас так задело?
Он поворачивался, чуть пригнувшись, держал меч и кинжал наготове. На него смотрели без страха – слишком юн, голос почти детский, – но уважительно. Начальник стражи сказал внезапно:
– Берсерк!.. Дьявол… Всем отступить! Я не хочу терять людей. Добьем его стрелами.