И тут примчался гонец на взмыленном коне. Упал от усталости, его ухватили под руки и втащили в шатер.
Владимир бросил коротко:
– Говори.
Гонец повел глазами на застывших воевод.
– Говори, – повторил Владимир. Добавил: – От этих людей у меня тайн нет.
– Печенеги, – прошептал гонец пересохшим ртом. – Небывалая орда двинулась на Русь… Такого еще не было даже при Святославе…
Воеводы встревоженно зашептались. Войдан выскользнул из шатра, за тонкой стенкой слышался его властный голос.
Владимир почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Его великий замысел повис на волоске. А с ним и вся его жизнь.
– Как долго им идти?
– Они со стадами и повозками. Но впереди мчатся конники. Пересаживаются с коня на коня на скаку. Через неделю… нет, даже раньше разорят первые русские веси.
Владимир сказал чужим голосом:
– Тавр, подготовь десяток дружинников. И три десятка коней. Мы тоже умеем пересаживаться на полном скаку.
Тавр не сдвинулся с места:
– Что ты задумал, княже?
– Попробую перехватить по дороге. Им не миновать брода на Нетече. Я хочу говорить с ханом.
Тавр покачал головой:
– Мне кажется, ты делаешь величайшую ошибку в жизни.
– Мне тоже так кажется, – признался Владимир. – Но тогда она станет и моей последней.
Они мчались день, ночь и еще день. К вечеру увидели огромное пыльное облако, что, разрастаясь, застлало половину мира. Лишь потом услышали неумолчный грохот, а еще погодя земля начала вздрагивать и постанывать от тяжелой массы мчащихся коней.
Владимир, шатаясь в седле, перевел коня на шаг. Из пыльного облака вынырнули всадники. Заходящее солнце блистало на остриях копий, а когда они подскакали ближе, багровые искры заплясали и на оскаленных в лютой злобе зубах.
– Я князь киевский, – сказал Владимир как можно громче. – Я еду к хану.
– Рус! Собака! Смерть! Полон! Выкуп!
– Это решит хан, – бросил Владимир. Он успокоил взглядом дружинников, те застыли в седлах, готовые к яростной схватке, за которой последует вознесение в вирий. – Быстрее веди к нему, ежели дорога шкура.
Их окружили тройным кольцом, передний всадник с кольцом сотника повел отряд в сторону. Там двигались повозки побогаче других, крытые, волы были украшены упряжью с серебряными бляшками.
По случаю прибытия русов хан велел остановиться на ночь, шатер поставили в самой середке стана. Владимир помылся, выпил кувшин родниковой воды, затем его отвели к ханскому шатру.
Внутри на подушках сидел сам хан, старый и с двумя длинными шрамами на лице, рядом стояли два высоких воина. Лица их были суровы и надменны. Владимир лишь скользнул по ним взором, чтобы убедиться, что это сыновья хана, что хороши как воины, но вряд ли будут хороши как советники.
– Я великий князь Владимир, – сказал он. – Я иду с войском на земли греков. Но, узнав о твоем походе, поспешил навстречу.
Хан жестом предложил сесть напротив. Лицо было не просто старое, Владимир видел лицо человека, много повидавшего, битого жизнью, знающего ей подлинную цену. На Владимира посматривал испытующе. Кивнул сыновьям, один хлопнул в ладоши. Полог откинулся, внесли поднос с едой и прохладительными напитками.
– Ты поступил опрометчиво, – заметил хан.
– У меня хорошие воеводы, – ответил Владимир небрежно. – Они знают без меня, что делать.
– Но твоя жизнь…
– Такой пустяк? Зато говорить я препочитаю сам.
Хан кивнул. Его узкие глаза не отрывались от лица киевского князя.
– Ты поступил мудро, хотя и очень рискованно.
– Кто не рискует, тот не высовывается из норы, – ответил Владимир. – Скажи мне, великий хан, зачем тебе этот поход?
Хан распрямил плечи. Глаза гордо свернули.
– Мы едем в поход за славой! Наши кони застоялись, а мужчины что-то долго спят в постелях своих женщин. И чужих тоже. Пора тряхнуть дедовской славой, заставить дрожать врага при звуках своего имени! Кровь вскипает при трубных звуках боевого рога, сердце стучит мощнее, в небесах слышен радостный клич наших предков…
– Ого, – сказал Владимир.
Хан оглянулся на сыновей. Странная искорка мелькнула в глазах. Уже совсем другим тоном, будничным, добавил:
– Но вообще-то у нас неурожай. Третий год кряду! Скот наполовину вымер, люди отощали. А у полян, по слухам, урожай был. Ваш край засуха миновала.
Владимир кивнул. Это понятнее, чем бодрые кличи о дедовской славе. Тот клич годится лишь для простолюдинов, а князья должны видеть и то, что под красивой одежкой.
– Эта дорога нехороша, – сказал он почти сожалеюще, – за тем лесом уже встала пешая рать Волчьего Хвоста, а за нею – конница Войдана. Это десять тысяч мечей и топоров.
Хан прямо взглянул в глаза молодого князя:
– Знаю. Мои лазутчики уже донесли. Но что нам делать? Кони устали. Если свернем, пытаясь обойти эту силу, то треть коней падет. Люди уже ропщут. Я их едва держу в кулаке. Еще чуть – из войска превратятся в отряды голодных грабителей, что из-за куска хлеба не увидят грозного блеска ваших мечей. И тогда все падут даже без славы.
– Сабель, – поправил Владимир. – Это на Западе мои войска с мечами и топорами. А против Степи – сабли и копья. Мы быстро учимся. Но давай поговорим о другом. Ты каган, и я каган… Ну, пусть ты – хан, а я – князь, но мы видим дальше и знаем больше, чем наши народы. Это для них существует незыблемый покон, а мы-то знаем, что и народы рождаются, живут, стареют, исчезают… Но пока живут, многое могут совершить, изменить, поменять богов, земли, язык, имена. Я ничего такого не предлагаю, в один день не делается, но зато можно в один день… пусть в одно лето – сесть на землю!
Он умолк, задержал дыхание. Наступила тяжелая тишина. Сыновья хана грозно сопели, бросали ненавидящие взгляды. Когда Владимир закончил, один подпрыгнул, как ужаленный змеей, ухватился за рукоять сабли, закричал злым гортанным голосом. Второй вытащил нож и впился в горло Владимира безумными глазами.
Хан несколько мгновений пристально смотрел в лицо киевского князя. Губы дрогнули, на лбу глубокие складки стали еще глубже.
– Ты молод, – сказал он медленно, – но зрел умом. Хотел бы, чтобы мои дети были похожи на тебя.
Один из сыновей с проклятием отшвырнул полог, затрещало, выбежал. Слышно было, как заржал конь, затем донесся дробный стук копыт. Второй спрятал нож, задвинул саблю в ножны, сел, глядя на киевского князя с ненавистью и недоумением.