– Ш-ш-ш-ш, – сказал Владимир испуганно.
Олаф едва не подпрыгнул, довольный. Значит, тут еще сложнее, чем показалось вначале. А его друг знает больше, чем сказал этому разряженному болвану, сам дурак, и как здорово, что они вдвоем уже окунулись во что-то чисто ромейски подлое с ночными убийствами и кинжалами из-под полы! Другой мир, где могут нападать впятером на одного, где косой взгляд или неверный изгиб губ может привести к быстрой и нещадной гибели, где один удар меча может привести на вершину такой славы, откуда крохотные земли родного Севера не рассмотришь и в кулак!
– Нам повезло, – сказал Олаф счастливо. – Что я видел дома, кроме холодных скал и морского прибоя? Да еще одинаковых девок с морской водой в жилах вместо крови? А здесь шагу не ступить, чтобы кому-то не дать в морду!
– И получить, – буркнул Владимир.
– И получить, – согласился Олаф. – Но жить можно, когда на один отвечаешь тремя! Как говорят здешние христиане: на удар надо отвечать сторицей! Мол, подставляют правую щеку, лупи так, чтобы из ушей брызнуло…
Когда вернулись на свои места, трупы уже унесли, кровь замыли. Даже ковровую дорожку постелили новую, а на стенах спешно вешали другие гобелены: на прежние попали капли крови. Народу суетилось как муравьев, распоряжался Вепрь – свирепо и громогласно. На варваров зыркнул исподлобья, Олафа остановил и велел стать в трех шагах от Владимира.
– Вам до смены еще полчаса, – прорычал он. – Но ты стой здесь! Скоро Божественный изволит выйти. Не бегать же ему по этажам за вами, ежели изволит вас заметить?
– Базилевс уже знает? – спросил Олаф живо.
– Сейчас его одевают и причесывают, – буркнул Вепрь. – Когда начнут обувать, то расскажут новости. Спины прямее, мерзавцы!
От стен тянуло холодом, а каменные плиты пола давали о себе знать сыростью через мягкие подошвы сапог. До смены оставалось рукой подать, но Владимир и Олаф понимали, что Вепрь оставил их не зря: пусть все видят, что для его воинов – обычное дело зарубить пятерых и остаться целыми. В огромном дворце уже запылали очаги, вспыхнули все лампадки и светильники, но воздух все еще оставался промозглым, сырым.
Владимир и Олаф вслушивались и всматривались и, когда внизу показались закованные в доспехи огромные воины, подтянулись, выпрямились. За латниками поднимались шестеро таких же исполинского роста спафариев, личных телохранителей базилевса. Они были чудовищно огромны, тяжелы, как быки, злобные и недоверчивые, подозрительные, всюду высматривающие опасность для священной особы императоров.
Приотстав шага на четыре, по ступенькам поднимались двое в пурпурных хламидах. Только базилевсы могли носить их, это и были базилевсы Василий и Константин. Оба с одинаково бледными лицами, сероглазые, Василий чуть выше и пошире в плечах, но оба чересчур хрупкие, словно родились и жили в подземельях дворца, не видя солнца, не чувствуя на коже движения воздуха.
Константин лишь скользнул взглядом по двум этериотам, а Василий чуть замедлил шаг. В его взгляде проскользнул вялый интерес. Оба дворцовых стража отличались друг от друга как день и ночь: один смуглолицый и с волосами черными как вороново крыло, с яростным лицом с резкими чертами, носом с горбинкой, другой – белокожий и с золотыми волосами, глаза синие, как небо, но что роднит их, так это мужская стать, непоколебимая уверенность, гордая стойка, звериная мощь, что лучится из их могучих тел, словно жар из раскаленного горна!
– Новенькие, – кивнул он. – Терибул отзывается о вас хорошо…
Терибул, вклинившись сзади, как узкий топор, что-то прошептал, и базилевсы так же неспешно остановились. Их взоры снова скользнули по могучим фигурам этериотов. Терибул отступил, снова поклонился. Его быстрые глаза перебегали со спин базилевсов на замерших стражей.
Наконец в почтительной священной тишине Константин величественно наклонил голову:
– Благодарю вас, этериоты. Вы двое сумели не только защитить нашу жизнь, но вдвоем перебили всех пятерых заговорщиков!
Владимир чувствовал устремленные на него взоры сановников, начальника стражи, командующих армий, казначеев и великого множества царедворных вельмож.
– Это было нетрудно, – сказал Олаф с сильным акцентом северянина, – даже если бы их было пять раз по пять!
А Владимир сильным звучным голосом добавил:
– Да, это было нетрудно. Ибо у нас был самый опытный наставник в военном деле – Вепрь!
Он повернул голову, и все взоры упали на главного начальника дворцовой стражи. Вепрь, что с напряжением вслушивался в речи, вздрогнул, выпрямился, все еще с распахнутым от неожиданности ртом.
Василий милостиво улыбнулся:
– Мне это приятно слышать от воинов Севера.
– Он нам как отец родной, – добавил Олаф льстиво.
– Отрадно, отрадно, – сказал базилевс со сладким довольством.
Он кивнул Константину, тот ответил легким наклоном головы. Сановники наперебой совали Владимиру и Олафу золотые монеты, кольца, дорогие перстни, громко восхваляли их отвагу, стараясь быть замеченными базилевсом.
Базилевсы неспешно, в божественном спокойствии, прошествовали дальше, а вельможи, понимая властелинов правильно, все еще одаривали наемников, похлопывали по плечам и одобрительно улыбались. Если базилевс обратил внимание на этих двух, то их вскоре переведут либо в личную охрану, либо в ипасписты. И то и другое открывает дорогу наверх, с такими людьми надо общаться. Даже если они пока что простые наемники.
За базилевсами и сановниками шли снова спафарии, следом – целое стадо евнухов, холодных и равнодушных, и только за ними на расстоянии пяти-шести шагов двигались родственники базилевсов. Олаф покосился на Владимира. Хольмградец вдруг стал еще выше ростом, грудь выдалась как у бойцовского петуха, а глазами он пожирал сестру базилевсов, хрустел ее косточками и проглатывал без остатка. Бледное лицо порозовело.
Анна была в диадеме. Черные волосы, осыпанные золотой пудрой, что еще больше придавало ей сходство с богинями, лежали крупными волнами. Нежное белое личико внезапно тронул румянец. Она опустила ресницы, и тень от них закрыла половину лица. Яркий, как розы из сада, рот казался детским, но пухлые губы выглядели сочными, как спелые вишни.
Она кивнула Олафу, по Владимиру лишь скользнула мимолетным взглядом. Всего миг ощущал прикосновение ее взгляда, но сердце забухало, как молот в руках подручных Людоты. Завтра, сказала она одними глазами. Завтра увидимся тоже. Хотя бы вот так, мимоходом.
Он не сразу ощутил, как резко похолодал воздух. Вепрь, который тоже оказался в центре внимания – кто-то подарил ему весь кошель, – перестал улыбаться, едва прошли последние слуги базилевса.
А когда свита удалилась за пределы слышимости, он медленно повернулся к Владимиру и Олафу. На страшном, изуродованном шрамами лице не осталось и тени улыбки. Глаза стали холодными, как две льдинки.