Ольга застыла уже не в страхе, в панике. Если секретные карты, планы и военные сведения попадут в руки врага и об этом станет известно, то генерала Засядько ждет военно-полевой суд. Вряд ли спасет и заступничество императора. Кто станет защищать изменника?
…Сознание вернулось к Александру сразу, будто он вынырнул из тьмы. Он лежал на охапке гнилой соломы, воздух был сырой и холодный. От стен несло сыростью, на массивных глыбах нарос слой плесени. Окошко было высоко, а к единственной двери вели три высокие ступеньки.
Не двигая головой, он шевельнул руками, затем проверил ноги. Туго связан, как и ожидал. Во рту вкус крови. Он поморщился, с трудом поднял руки, пощупал голову. Слева волосы слиплись от крови. Его ударили с такой силой, что рассекли кожу и едва не проломили череп.
Он лежал, попеременно напрягая руки и мышцы ног, чтобы не дать крови застаиваться. Если удастся освободиться, а человек должен жить с такой надеждой… даже уверенностью, то должен быть готов так, будто отдыхал и готовился к схватке неделю.
Наконец лязгнули запоры. Дверь открылась. Александр решил, что не стоит прикидываться потерявшим сознание. Со связанными руками и ногами это мало что даст. Он сел, упираясь спиной в холодный камень стены.
По ступенькам в сопровождении двух угрюмых молодцев спустился человек, которого он меньше всего ожидал встретить. Васильев!
Александр беззвучно выругался, чувствуя себя последним идиотом. Занимался ракетами, Арсеналом, чем угодно, но совсем забыл – да и кто бы на его месте помнил? – что остался лютый враг, который не забыл унижения, мстит, пакостит, ищет больное место, следит за каждым шагом, старается уничтожить его вовсе…
Васильев остановился на нижней ступеньке, вытащил серебряную табакерку. Не сводя с пленника насмешливого взора, взял щепотку, заткнул в одну ноздрю, затем в другую. Раскатисто и с наслаждением чихнул, брызнув на Александра слюной. Двое его людей держали в руках пистолеты, направив их в голову пленника.
Александр сидел с каменным лицом, ждал. Все трое его боятся до свинячьего писка. Видно по лицам. Васильев, держа табакерку в руке, приблизился, всмотрелся в пленника:
– Ну-ну… Почему не радуемся? Так давно не виделись.
– Тебя заждались в аду, – ответил Александр.
– Фу, как грубо, – поморщился Васильев.
Его рука с табакеркой мотнулась вперед. Как ни был быстр Александр, но руки и ноги связаны, да еще не отошел от бессознательного состояния, и сильный удар по скуле почти застал врасплох. Голова дернулась от удара, а вдобавок затылком ударился о стену. Перед глазами в темноте заблистали звездочки. Когда сознание очистилось, он увидел злое ликующее лицо Васильева.
– Ну так что же?
Струйка крови потекла по рассеченной скуле. Он слизнул с губ, ощутил теплое и соленое. Ответил хрипло:
– Ладно, мы не дети. Не будем играть в героев. Что ты хочешь?
– Разумный подход, – кивнул Васильев. Его глаза заблестели триумфом. Он нервно облизал сухие дряблые губы.
– Говори.
– Я скажу… но не вздумай дурачить меня. Ты что-то слишком легко соглашаешься. А знаешь ли ты, что твоя Оленька сейчас лежит в моей постели?
Александр невольно рванулся в путах. Васильев отскочил, а двое выступили вперед, один с силой ударил пленника сапогом в грудь. Васильев предостерегающе погрозил пальцем:
– Не надо! Ты не знаешь этих ребят? Нет? А надо бы. Моим людям было поручено пристрелить тебя в боях. Стреляли и в спину, и как могли… Но ты уцелел… даже одного-двух сам сумел. Однако остались еще двое.
Александр кивнул:
– Ты нанял этих?
– Да, но, как видишь, раньше я зря тратил деньги… Немалые, надо признаться. Как видишь, никому ничего нельзя поручить. А вот когда я взялся сам, то все пошло как по маслу.
– На масле скользко, – предостерег Александр.
– Я старый лис из Генштаба, – напомнил Васильев самодовольно. – Я умею рассчитывать военные операции на много ходов вперед. И эту я тоже рассчитал безукоризненно. Не веришь?
– В чем твоя операция?
– Я отдаю тебе твою жену и детей… да-да… они тоже в моей досягаемости… в обмен на секретные чертежи Арсенала, планы укреплений, сроки перевооружения русской армии новыми видами орудий.
Александр замер, еще не понимая. Происходило что-то очень серьезное.
– Понятно, – сказал он медленно, – а потом ты меня убьешь. Как и Ольгу.
Васильев протестующе выставил вперед обе ладони:
– Нет-нет! Глупо с моей стороны было бы и надеяться на такое сладкое решение. Понятно, что ты не отдашь, не получив каких-то гарантий. И секретные планы потерять, и жизнь? Нет, мне нужны только планы.
– Зачем?
– Есть покупатель.
– Понятно, – сказал он с отвращением. – Отчизну предаешь… за тридцать сребреников!
Васильев покровительственно усмехнулся:
– Не за тридцать. Ты даже не представляешь, какую сумму мне предложили. Словом, я получаю планы, а ты с женой – свободу.
Александр смотрел исподлобья:
– Что-то не понимаю. Видимо, слишком сильно по голове ударили. Как ты можешь быть уверен, что я ничего не расскажу? Молчат только мертвые. А ты говоришь, что это в твои планы не входит.
– Не входит, – заверил Васильев. – Если я тебя убью, то что я получу? Тебя просто не будет. Я не смогу торжествовать победу, ты ведь ее не увидишь. Нет, ты волен будешь говорить все, что угодно. Я, получив планы, тут же отбуду из России. А ты здесь говори, бей себя в грудь, оправдывайся, кляни мое коварство…
Александр медленно наклонил голову:
– Понятно. Тебе важнее покрыть меня позором, убить мою честь… чем меня самого.
Васильев двумя пальцами взял другую щепотку, забил ноздри, с наслаждением чихнул, разбрызгивая слюни по всей тюремной комнатке.
– Точно. Но у тебя остается шанс оправдаться, верно? А у мертвого шансов нет.
– У мертвого больше шансов остаться честным.
– Живой пес лучше мертвого льва, – напомнил Васильев. – Так сказал Екклезиаст.
– Для обывателя. Для офицера – нет.
Васильев захлопнул табакерку, сунул ее в карман. Лицо стало холодным и злым.
– Это твое последнее слово?
– Нет, – сказал Александр поспешно. – Был бы я один… Но у меня жена и дети. Ты прав. Я отдам тебе планы. А там будь что будет. Может быть, еще и сумею оправдаться. Хотя, конечно, меня уволят отовсюду…
Его плечи поникли. Глаза Васильева горели торжеством. «Как же, уволят тебя, – было написано на его лице. – Отныне твой удел – самые темные казематы Петропавловской крепости или вечная каторга в сибирских рудниках. Да еще в тяжелых кандалах! А детей под чужими фамилиями – в сиротские приюты, как детей государственного преступника».