– Простите… не подумайте, что я тороплю из каких-то соображений. Однако меня через две недели отправляют в Санкт-Петербург.

Князь вскинул брови:

– Зачем?

– Мне сказано не было.

– А так бывает?

– Мы люди военные. Я на службе.

Князь покачал головой, не сводя с него пытливого взгляда:

– Даже полковник не знает? Впрочем, он тоже может строить догадки сколько угодно. Да и я, кстати… По крайней мере, если тебя из этой дыры вызывают в Петербург, это что-то значит. По крайней мере, что ты чего-то стоишь. Или в Петербурге полагают, что ты можешь что-то стоить.

Кэт смотрела на Александра остановившимися глазами. В них было отчаяние, там предательски заблестело. Александр чувствовал, как его сердце дрогнуло от сочувствия и жалости.

Княгиня спросила непонимающе:

– Вызывают в Петербург? Такого… юного?

– У него отличный послужной список, – пояснил князь. Он усмехнулся. – Хоть и очень-очень короткий. Что ж, это меняет дело. Я просто не знаю, что мы успеем сделать…

Кэт вскрикнула:

– А на следующем балу? Это будет всего через неделю.

Княгиня молчала, но взгляд, который бросила на супруга, был красноречив и полон мольбы. Кэт прижалась к отцу, голову положила ему на грудь. Князь погладил ее по волосам, вздохнул:

– Будь по-твоему.

Она обняла и горячо поцеловала отца. Князь, обнимая ее одной рукой, похлопал другой Александра по плечу:

– Ну, ежели жизнь торопит… Мы объявим о помолвке в субботу.

Глава 7

Высший свет Херсона был в шоке, когда князь Вяземский в частной беседе за ломберным столом упомянул о предстоящей помолвке его дочери с юным подпоручиком из местного гарнизона. Она была яркой звездочкой на небосклоне Херсонщины, немало офицеров из высших семей имели на нее виды, добивались благосклонности.

Барон Зигмунд Грессер, заслышав эту новость, загнал коня, примчавшись из своего имения ко дворцу князя. Он больше всех надеялся получить руку юной княжны. На балах обычно он танцевал с нею главный танец. Он танцевал бы с нею все, если бы правила приличия не ограничивали одним, да и Кэт благосклонно распределяла внимание между молодыми дворянами из окрестных имений и блестящими офицерами из местного гарнизона.

Ему было двадцать пять лет, он вел дела на землях, принадлежащих Грессерам, и управлял имением, хотя был еще жив его отец и два старших брата. Но братья служили в армии, а отец был слишком болен, почти не вставал, и юный барон взял всю ношу на свои плечи.

Он был высок и статен, силен, сам мог заарканить дикого коня и обуздать его, владел оружием не хуже офицеров, а то и лучше, а своим живым и неукротимым нравом успел нажить себе врагов, но еще больше – друзей. Он был кумиром у местных красавиц, но сам видел только Кэт, говорил только о ней, и хоть не все смирились, что юная княжна в конце концов станет баронессой Грессер, но молва все упорнее связывала их будущие жизни вместе.

Пометавшись по городу, Зигмунд проскакал на взмыленном коне мимо летней площадки городского сада. Там играл оркестр, мелодия была искажена до неузнаваемости, но играли с большим энтузиазмом, группа нарядных людей сидела на скамьях, слушала, изредка хлопала. Среди них Грессер заметил расшитые мундиры офицеров.

Он спрыгнул с коня, швырнул поводья мальчишке:

– Подержи коня! Вернусь, дам целковый.

Даже оркестранты заметили высокого и явно рассерженного мужчину, что быстро шел к площадке для оркестра. В его сторону начали поворачиваться головы, переговариваться. Грессера знали в городе все: от губернатора до чистильщика обуви.

Офицеры, ранее встречавшие его недоброжелательно, теперь переглянулись, майор шагнул вперед с распростертыми объятиями:

– Дорогой барон!.. Как давно мы вас не видели, соскучились!.. Не желаете ли пропустить с нами по бокалу шампанского?

– Пока нет, – ответил Грессер коротко.

—А чего-нибудь желаете? – продолжал майор.

– Да.

– Можно нам полюбопытствовать…

Грессер покосился на застывшие в радостном предвкушении скандала лица офицеров. Некоторые поглядывали на статного подпоручика, тот сидел в сторонке. Этого офицера Грессер еще не встречал в свете.

– Все увидите сами, – ответил Грессер коротко.

Подпоручик слушал музыку, лицо его было спокойное, но Грессер, сам собранный и чуткий как зверь, сразу ощутил идущую от него мрачную угрозу. Грессер был высок, но этот подпоручик на полголовы выше, в плечах шире, даже в недвижимости чувствуется звериная мощь и ловкость. Малоросс, вспомнил Грессер, слегка трезвея. Из горячих земель, где даже крестьяне спать ложатся с пистолем под подушкой… там нет крепостных, а казачество – буйная сила. Он сам, если не врут, сын главного гармаша Запорожской Сечи, с детства приучен уступать дорогу только старшим, всегда готов постоять за себя и своих друзей… Впрочем, друзей себе здесь еще не завел, что на руку его противникам.

– Это и есть щенок, о котором столько говорят?

– Он, – радостно подтвердил майор.

– У меня еще много дел, – ответил Грессер коротко. – Важных. Но сперва я должен покончить с одним пустячком.

Он обошел майора и остановился перед подпоручиком. Голос его был резок.

– До меня дошли слухи, что вы, господин подпоручик… – эти слова он произнес с нескрываемым презрением, – осмелились волочиться за дочерью князя!

Подпоручик взглянул на него искоса, мимоходом, словно на проползшего мимо жука, продолжал слушать оркестр. Лицо его было спокойное. Грессер сказал закипая:

– Вы мне ответите, молодой наглец!

Подпоручик обратил на него ленивый взор. Голос был медленный, но в нем Грессер ощутил ледяную угрозу:

– Вам лучше не требовать ответа.

– Почему?

– Я вобью вам в глотку ваши наглые слова вместе с зубами.

Грессер чувствовал глаза всех собравшихся. Даже далекий оркестр играл медленнее, вразнобой. Там тоже следили за ссорой. Грессер сказал, закипая злостью:

– Что ж, попробуйте.

Он никогда не думал, что человек может двигаться так быстро. Подпоручик внезапно оказался перед ним. Грессер ощутил резкую боль, услышал хруст. Земля и небо несколько раз поменялись местами. В ушах тонко и противно зазвенело, в голове возник тяжелый гул, словно с разбегу ударился лбом о колокол.

Постепенно он начал слышать голоса, увидел обеспокоенные лица на фоне синего неба и понял, что лежит на земле. Он попытался встать, рука подломилась, и он со стоном рухнул обратно. Только тогда ощутил, что по лицу течет кровь, а во рту перекатываются мелкие камешки.