— Да? — ответила она, не слыша собственного голоса — его заглушало биение сердца.
— Нет, я хочу сказать… Дорси. Тебя зовут Дорси — как его.
— Верно, — подтвердила она.
— Он… он твой отец.
Это был не вопрос, а утверждение: Адаму понадобились секунды, чтобы прийти к верному выводу. Что ж такого — он ведь умный парень. Знает, что почем. Удивительно, как Лорен Грабл-Монро до сих пор ухитрялась обвести его вокруг пальца.
— Да, — ответила она. — Реджинальд Дорси — мой отец. Бывший любовник моей матери. Бывший благодетель моей матери, — поспешно поправилась она.
Адам молча смотрел на нее — смотрел так, словно с трудом переваривал эту новость. «А чего ты ждал? — сердито подумала Дорси. — Ты знаешь, кто я и откуда. Что изменилось оттого, что теперь тебе известно имя моего отца?»
— Хочешь поговорить с ним? — полушепотом спросил Адам.
— Нет, — поспешно ответила она. Адам с любопытством взглянул на нее.
— Уверена?
— Абсолютно. — Жесткий ответ — без размышлений, без колебаний.
Но Адам не сводил с нее пристального задумчивого взгляда.
— Знаешь, его жена умерла в прошлом году.
— Знаю, — коротко ответила Дорси.
— Дети выросли и живут своей жизнью.
— Тоже знаю.
— Не будет ничего страшного, если они узнают о тебе…
— Они ничего обо мне не узнают, — прервала она. — Он никогда им не расскажет.
— А что, если ты…
— И я не расскажу. Никогда!
— Но…
— Адам, пожалуйста, пойдем.
Поколебавшись секунду («Не настаивай!» — мысленно умоляла его Дорси), Адам подчинился
— Хорошо. Как хочешь.
По совести сказать, сейчас Дорси хотела одного — уехать домой. И уже приготовилась озвучить это желание, как вдруг перед ними в облаке алого шифона материализовалась Карлотта и, обняв Дорси, быстро чмокнула в щеку.
— Дорси, дорогая, потрясающе выглядишь! Я же говорила; что это зеленое платье создано для тебя!
Это еще вопрос, уныло подумала Дорси. Конечно, оно маленькое (даже слишком!) и облегает тело, как вторая кожа; но беда в том, что в этом платье Дорси не чувствует себя собой. Хотя в этом, быть может, и не платье виновато. Просто за последние дни она совершенно перестала понимать, кто же она на самом деле.
— Спасибо, Карлотта, — без особого энтузиазма ответила она. — Как… интересно… тебя здесь встретить.
Мать беззаботно помахала рукой.
— Ничего удивительного: на приемах у Дариенов собирается весь город. Добрый вечер, Адам, как поживаете?
И, приподнявшись на цыпочки, запечатлела у него на щеке быстрый поцелуй. Абсолютно родственный поцелуй, черт бы его побрал!
— Разве я не права? — прощебетала она. — Весь Чикаго бывает на ежегодных приемах у ваших родителей!
Адам кивнул.
— То же самое я говорил Дорси, когда мы вошли. Вот почему я не удивлен, что и вы здесь. Карлотта просияла.
— Какой вы милый! Будьте душкой, принесите мне коктейль. Я где-то потеряла своего спутника.
Адам почтительно склонил голову, готовый лететь по ее приказу. Удивительно, думала Дорси, как удается Карлотте так командовать мужчинами? Она целую книгу об этом написала, но так и не смогла понять, почему они летят к матери, словно бабочки на огонь. И, как видно, даже Адам — не исключение. И дело не в красоте, не в сексуальной привлекательности, даже не в обаянии: просто в Карлотте было это. Что именно — бог его знает. То, что Дорси всегда презирала. То, от чего упорно отрекалась. Что сумела совершенно в себе истребить. И теперь с изумлением понимала, что завидует матери, потому что та обладает этой загадочной силой, которой у дочери нет и, наверно, никогда не будет.
— Есть принести коктейль! — отрапортовал он. — Дорси, тебе что-нибудь взять?
— Бокал вина, пожалуйста, — попросила она. Адам кивнул и исчез.
— Выпрямись, дорогая, — прошептала Карлотта, едва Адам скрылся из виду. — Мужчины не любят, когда женщина горбится.
Дорси нахмурилась, но послушно расправила плечи.
— По крайней мере, сегодня я женщина, — заметила она. — Обычно на таких вечеринках я — всего-навсего официантка или барменша.
Мать неодобрительно поморщилась.
— Милая, для мужчины ты — всегда женщина! Пока твое тело вырабатывает эстроген, неважно, кем ты являешься — официанткой, горничной, монашкой или офицером Морского корпуса. — Помолчав немного, Карлотта добавила:
— Иногда это даже лучше. Некоторым нравятся переодевания. Возьми меня — кем только я не переодевалась за свою жизнь! Помню, один мужчина попросил меня одеться, как учительница в частной школе, и отхлестать его…
— Карлотта! — нервным шепотом прервала ее воспоминания Дорси. — О таких вещах матери с дочерями не говорят! Тем более здесь, где кто угодно может нас услышать!
Карлотта поправила ожерелье на шее.
— Знаешь, милая, я жалею, что так мало с тобой об этом разговаривала. У тебя множество странных предрассудков в области секса.
— Карлотта, тише! — отчаянно прошипела Дорси.
— Нет, я серьезно.
— Ну… да… может быть… а что тут такого? — защищалась Дорси полушепотом. — Предрассудки в области секса есть у всех. Это, знаешь ли, все-таки важная часть жизни.
Карлотта покачала головой и выразительно вздохнула:
— Не понимаю, с чего ты взяла, что секс так важен. Сам по себе он ничего не значит.
Дорси в изумлении уставилась на нее:
— И это говоришь ты? Женщина, которая сексом зарабатывает себе на жизнь?
— Милая моя, — холодно ответила Карлотта, — я зарабатываю на жизнь вовсе не сексом.
— Карлотта, не надо! Обе мы прекрасно знаем, что стоит за подобными отношениями. Ты никогда не трудилась скрывать своих целей. Или скажешь, что не спала со своими… благотворителями?
— Не будь дурочкой, дорогая. Разумеется, спала. Но я оставалась с ними не ради секса.
— Это понятно! — язвительно заметила Дорси.
— И они оставались со мной не ради секса.
— Вот как! Зачем же тогда? — непонимающе воскликнула Дорси.
Вместо ответа мать вздохнула и горестно покачала головой:
— Неужели не понимаешь?
— Как видишь, нет.
Карлотта вдруг улыбнулась лукавой, озорной улыбкой.
— Ничего, у тебя еще все впереди. Думаю, этот милый мальчик — Адам Дариен — многому тебя научит.