Кокоткин раздраженно дернул плечом.
– Я не знаю, что там висит, но да, я рисовал его портрет. А что такое? К чему все эти вопросы?
– Потерпите минуту, скоро вы все узнаете, – строго осадила я его. – Вы получили вознаграждение за эту картину?
– Нет, это был подарок.
– Подарок, понятно… Насколько я вижу, – я окинула взглядом картины на стенах, – портрет выполнен не в совсем обычной для вас манере письма. Вероятно, вы специально пошли на эту жертву, чтобы доставить Вячеславу Георгиевичу приятное?
Студент кивнул.
– И часто вы делаете незнакомым людям такие подарки? Можете назвать точную цифру, сколько еще портретов вы бесплатно нарисовали за последний год? И кому?
– А это уже мое личное дело! – взвился Илья. – Кому хочу, тому и дарю! Художник волен сам распоряжаться своими творениями! Не все ли вам равно?
Я смекнула, что ненароком наступила ему на больную мозоль. Видимо, кокоткинские «нетленки» никому и даром не нужны.
– Вы сами понимаете, что ваш поступок выглядит подозрительно. А тем более в свете последующих событий. Дело в том, что из кабинета Васнецова пропала значительная сумма в евро…
Студент вытаращил глаза, а я сделала паузу, чтобы он прочувствовал ситуацию.
– …а также золотые часы «Ролекс» с десятью бриллиантами в полкарата. – Понятия не имею, как выглядят такие камни, но звучит волнительно. – Служба безопасности фирмы уверена, что на деньги и драгоценность польстились вы, больше некому. Я задаю вам прямой вопрос: вы, случайно, не знаете, где может находиться похищенное?
Илья заблеял:
– Я… нет, я не знаю… Я ни при чем, уверяю вас… Я даже в глаза не видел эти часы… И деньги тоже…
– Имейте в виду, сейчас я пришла к вам как друг. Неофициальным, так сказать, образом. Если мое посещение не увенчается успехом, вас ждет визит сотрудников службы безопасности фирмы. Разговор будет уже другой. Собственно, и не разговор даже, а треск костей. Вы правша или левша? – участливо поинтересовалась я.
– Левша, – в ужасе прошептал Кокоткин, покрываясь испариной.
– Очень, очень жаль, – трагически изрекла я, как будто это общеизвестный факт, что сломанная левая рука срастается значительно медленнее, чем правая.
Неожиданно студент оживился.
– Подождите, это какое-то недоразумение! Вы так на меня насели, что я даже растерялся. Давайте позвоним Вячеславу Георгиевичу и все выясним! Он же должен помнить, что я уходил от него с пустыми руками. Позвоните Васнецову!
– К сожалению, это невозможно.
– Почему?
– Телефонной связи с загробным миром пока не существует.
– Как вы сказали?
– Вячеслава Георгиевича убили.
Кокоткин спал с лица.
– Нет, этого не может быть, – зашептал он, – я отказываюсь в это верить.
– И тем не менее это так. Скажите мне честно: зачем вы приходили в «Фа и фу»? Только говорите правду, так будет лучше для всех.
– Да-да, вы правы, лучше сказать правду… – пробормотал он. – Меня попросили. Мне заказали портрет Васнецова.
– Кто заказал?
– Не знаю, какая-то женщина.
Я вскинула брови.
– Неужели не знаете?
– Клянусь вам! – зачастил Илья. – Она не представилась. Просто пришла, как и вы, я подумал, что кто-нибудь из моих знакомых порекомендовал ей мои картины. А она и говорит: «Я хочу, чтобы вы написали портрет одного моего знакомого». Предложила мне очень хорошее вознаграждение, просто шикарное. Ну, я и согласился.
– Что за ерунда! Зачем же вы обманывали Васнецова?
– Так эта женщина мне запретила говорить правду! Это было главное условие: чтобы клиент ничего не знал, все должно выйти якобы случайно. Она сказала, что хочет отблагодарить Вячеслава Георгиевича за услугу, но подарки он брать категорически отказывается, вот она и придумала такой оригинальный презент. Она все твердила: «Он должен добровольно согласиться позировать, это очень важно!» Знаете, скольких усилий мне стоило его уговорить? Да лучше бы я вместо этого еще три картины нарисовал!
Я потрясенно молчала. Может быть, загадочная незнакомка и есть вторая любовница Васнецова? Значит, интуиция меня не подвела, я на правильном пути. А Кокоткин тем временем продолжал:
– Вы знаете, что мне показалось странным? Она утверждала, что хочет сделать Васнецову приятное, но при этом у нее был такой взгляд… Если бы взглядом можно было убить, то это как раз такой случай. Лично я не хотел бы, чтобы меня благодарили с такими глазами, как у нее. Когда я ей картину отдавал, меня прямо оторопь взяла, с какой ненавистью она на нее уставилась.
– Какую картину? – не поняла я.
– Да портрет Васнецова. Я же две копии сделал: одну ему отдал, а вторую – ей. На память, как она сказала.
Определенно это любовница и есть! А ненависть в ее взгляде была потому, что она узнала про Машку Жмыхову. Теперь все сходится! Я просто обязана ее найти!
– Илья, – я умоляюще сложила руки, – через кого эта женщина могла на вас выйти? Подумайте!
Художник покачал головой.
– Нет, абсолютно без понятия, у меня уйма знакомых.
– Неужели вы совсем ничего про нее не знаете? А телефон? Как вы связывались?
– Она всегда сама звонила.
– Ну, что-то же должно быть! Особые приметы у нее есть?
– А я вам ее сейчас нарисую, и вы сами решайте, есть у нее особые приметы или нет.
Илья взял блокнот, быстро сделал набросок карандашом и протянул мне листок. Я удивленно уставилась на изображение. Дама не первой молодости, лицо волевое, можно сказать, даже страстное, несомненно красивое, но без каких-либо особых примет. Ни родинок, ни шрамов через всю щеку. Хотя такие уникальные отличительные черты наверняка бывают только в кино.
– Это точно она?
– Как две капли воды, – заверил Кокоткин.
Я поняла, что большего от него не добьюсь, и направилась к двери.
– Вы знаете, у вас несомненный талант, – зачем-то произнесла я на прощание. – Вас ждет большое будущее, только надо работать над собой.
– Вы так думаете? – просиял студент.
Добрая, добрая Люся Лютикова!.. И зачем я это сказала? Ведь это неправда и это совершенно бессмысленно. Впрочем, поступки женщины должны быть бессмысленными, в этом и заключается их глубинный смысл.
Работа есть всегда, а вот жизнь имеет тенденцию заканчиваться.