Уже дома, лежа в кровати, я мысленно прокрутила в голове рассказ Нины. Отвратительную любовницу Ады Марковны звали Зина Иванова. А Зюка, кстати, носящая те же имя и фамилию, боится чего-то, что произошло в «Морской». Может, ей не хочется, чтобы люди знали о ее лесбийских наклонностях? Маловероятно, сейчас творческая интеллигенция откровенно бравирует своей принадлежностью к сексуальным меньшинствам. Может, это две разные женщины? Имя-то самое простое и распространенное!
Часов до трех я ворочалась в кровати. Ох, сдается мне, Зюка – главное действующее лицо всей трагедии. Скорей всего дело выглядело так. Жанна каким-то образом узнает про Зюкину тайну. В «Морской» что-то произошло, и это как-то связано с пожаром! Раскопав случайно чужие секреты, Жанночка решает шантажировать Зюку. Едет к ней, рассказывает про «Морскую» и срывает банк. Главный редактор журнала пугается и моментально начинает нахваливать на страницах своего издания пейзажи Малышевой.
Но бедная Жанна и не предполагает, какой джинн вылетел из бутылки. Зюка решает убить художницу и без всяких колебаний претворяет в жизнь задуманное. Привычка Малышевой стопками глушить ликер под названием «Айриш Крим» была хорошо известна всем общим знакомым. И ведь, насколько я помню, Зюка в тот день явилась к Борису Львовичу первой. Я металась между кухней и столовой, подавая угощение, и, естественно, не следила за гостьей. Подменить бутылку той не составляло никакого труда. Я зажмурилась и попыталась восстановить в деталях картину рокового вечера.
Часы показывают без пяти семь. В квартиру, вся красная и потная, влетает Аня, сует мне пакет из «Рамстора» c ликером, блоком сигарет и чеком.
– Никого еще нет? – интересуется хозяйка и облегченно переводит дух. – Пойду по-быстрому приму душ!
Ириша в этот момент красилась в своей спальне, на голове у нее щетинились огромные розовые бигуди. Борис Львович только что получил от меня выглаженные брюки и, весьма фальшиво напевая песню группы «Любэ», возился в мастерской.
Через пять минут большие настенные часы пробили семь. И одновременно раздался звонок в дверь. Я побежала в прихожую. Зюка, снимая элегантное пальто из светло-бежевой фланели, поинтересовалась:
– А где все?
– Одеваются.
– Нет хуже гостя, чем тот, который приходит вовремя, – засмеялась она. – По себе знаю, всегда из-за того, что тороплюсь в последний момент, губы криво мажу.
Она вышла в холл и крикнула:
– Господа хозяева, не дергайтесь, я посижу пока смирно на диванчике.
Я засмеялась и убежала на кухню, где угрожающе шипела на сковородке жарящаяся картошка. Зюка двинулась в комнату. И она на самом деле провела там минут десять одна. Я не могла отойти от плиты, а хозяева спешно заканчивали прихорашиваться. Значит, вот когда произошла подмена бутылки. Времени у редакторши было предостаточно! Так, теперь дело за малым – надо лишь узнать, что стряслось в «Морской».
Утром я поглядела на бумажку с адресом, полученную от любезной Шурочки. Сиреневый бульвар! Далеко от моего дома, другой конец Москвы, а телефона Зудиной у меня нет – в компьютере его не оказалось. Проклиная злую судьбу, я оделась и двинулась к метро. Пришлось ехать до «Преображенской», потом пересаживаться на двести тридцатый автобус и довольно долго петлять по улицам. Нужный дом стоял в глубине двора. Узкий проход был сплошь забит машинами, и я с трудом протиснулась между автомобилями.
За дверью квартиры шестьдесят пять не раздавалось ни звука. Там не играло радио, не кричали дети, не лаяли собаки и никто не спешил в прихожую. Звонок заливался трелью, но совершенно безрезультатно. Устав, я отдернула палец. Вообще-то ничего странного. На часах – десять утра, большинство людей в это время тоскуют на работе. Правда, Марина Зудина скоре всего пенсионерка, но разве можно сейчас прожить на деньги, которые платит государство? Небось устроилась подрабатывать куда-нибудь… Домработницей или горничной… лет ей не так уж и много. Помнится, Грибоедов Олег Яковлевич упоминал 1942 год рождения. Значит, ей всего пятьдесят восемь. В этом возрасте большинство женщин еще ягодки в соку…
Но не успела я додумать интересную мысль до конца, как дверь тихо, без всякого звука и скрипа, начала приоткрываться, из темной прихожей потянуло жутким запахом. То ли хозяева год не мыли туалет, то ли тут проживает стадо кошек, гадящих прямо на пол. Стараясь не дышать, я уставилась в образовавшуюся щель. На пороге стояла высохшая, как мумия, старушка. Ростом она была примерно с меня, но весила, наверное, чуть больше канарейки. Я со своими сорока восемью килограммами смотрелась рядом с ней, как откормленная на Рождество индюшка. Бестелесная бабулька куталась в какую-то рванину, бывшую в прежние времена китайским пуховиком. Сейчас куртка приобрела непонятный серо-черный цвет, а из многочисленных прорех торчали куриные перья. Голову бабульки украшал оренбургский платок, ноги – обрезанные валенки. Очевидно, из-за дефицита массы тела старушка постоянно мерзла.
Откинув со лба прядь давно не мытых волос, «баба-яга» просипела:
– Кого надо?
Наверное, раньше пенсионерка была кокеткой, потому что пегие от седины «химические» кудри на самом конце имели темно-каштановый оттенок. Похоже, что еще год назад хозяйка красила волосы и пыталась следить за собой. Интересно, что произошло с ней за последние двенадцать месяцев? Может, просто покорилась безжалостной старости? Надеюсь, она в трезвом рассудке, а то с дамами в таком возрасте случаются всякие казусы…
– Я хотела поговорить с Мариной Зудиной…
Бабулька уперлась в меня глубоко сидящими, даже проваленными глазами. Я поежилась. Полное впечатление, будто на тебя глядит череп, обтянутый кожей. Честно говоря, такую худобу я вижу впервые в жизни. Может, у нее рак?
Бабка молча повернулась и пошла в глубь вонючих апартаментов. Я сочла ее поведение за приглашение и двинулась за ней. Квартира оказалась многокомнатной, старуха, подволакивая ногу, тащилась мимо грязных, бывших когда-то белыми, дверей… Наконец мы вползли в кухню, и она рухнула на продранный стул.
– Что надо? – прошептала она.
Я перевела взгляд на ее трясущиеся крупной дрожью руки и вздохнула. Так и знала, у старухи болезнь Паркинсона и маразм. От нее ничего не добьешься, надо уходить.
– Мне нужна Марина Зудина, – на всякий случай еще раз уточнила я.
– Слушаю, – свистела бабка.
– Где Марина?
– Я это, – закашлялась хозяйка и попыталась поплотнее закутаться в рванину. – Я! Чего надо?
От неожиданности я села на соседний стул.
– Вы? Марина Зудина?