…В 1962-ом в Ленинграде появились на свет три мальчика. Один родился на Васильевском острове, второй – на Выборгской стороне, третий – в самом центре города, на Моховой. Судьба сведет их позже, когда их родители получат отдельные квартиры на Гражданке и все они окажутся соседями, будут учиться в одной школе и в одном классе.
Выпили за встречу, долго и как будто слегка удивленно разглядывали друг друга… Голову наполнило обманчивое алкогольное тепло. Гурон размяк, подумал: как бы не потерять контроль… и вдруг понял, что это неважно, что впервые за три последних года он может полностью расслабиться. Потому что – дома. Потому что рядом – друзья. Рядом – мужики, которых он знает двадцать лет, две трети прожитого… не так уж и мало, верно?
– Мужики, – сказал Гурон. – Мужики…
Сказал и умолк… он очень долго представлял себе эту встречу, ждал ее, а сейчас не знал, что сказать.
– Где же ты был, Индеец? – спросил Паганель. Жан стал разминать сигарету. Он очень долго разминал сигарету, а Валентин и Сашка ждали ответа.
– Служил я, мужики, – ответил Гурон и подмигнул: – Командировочка подвернулась такая… длинная.
– За три года хотя бы пару раз ты мог позвонить? – с упреком произнес Паганель. – Или валютку жалко было?
– Виноват, гражд?не… но я исправлюсь. А ты наливай, Валя, наливай – я ж в отпуску, гражд?не. Мне сейчас положено пить, гулять и… э-э… в общем, радоваться жизни.
– Радуешься? – спросил Чапов. Гурон посмотрел на него и встретил внимательный, понимающий взгляд. Мгновенно понял, что опер Чапов, в отличие от Валентина, уже что-то просек… несколько секунд они смотрели друг на друга. Паганель разливал водку и ничего не замечал.
– Радуюсь, – ответил Гурон и сам понял, что сфальшивил. – Радуюсь, гражд?не, радуюсь… Но какая-то жизнь у вас нынче пошла странная, мужики.
– А это у нас теперича свобода, – сказал Паганель и подцепил на вилку грибочек. – Скинули ненавистный народу тоталитарный режим и – рраз! – оказались на свободе – лепота! Это ты еще просто к свободе не привык, Ваня.
– К свободе? – спросил Гурон. А Паганель взял гитару, прошелся по струнам и пропел с блатными интонациями:
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный Даровали свободу, и их любит народ.
Чапай усмехнулся, а Валька склонил голову, хрипло произнес:
– Спасибо, дамочка, спасибо, молодой человек – помогли инвалиду кровавой империалистической бойни… а ты, с пистолетом, что не подаешь?
Чапов покачал головой: ох, понесло тебя на блатату, журналер, – и поднял стопку:
– Ну, чтоб мы были толстыми, а наши враги пускай сдохнут.
– Глыбкий тост, – сказал Валентин. – Емкий. Присоединяюсь.
Гурон не сказал ничего. Три стопки сошлись, звякнули. Чапов закинул вдогонку водке соленый грибочек, спросил:
– Ну, и как оно там?
– Где – там?
– Там, где ты был, Индеец… в длинной командировке.
– Жить можно… а как вы тут, на свободе-то?
– Жить можно, – произнес Паганель, копируя интонацию Гурона… помолчал и добавил: – Ванька, а ведь ты на вопрос-то не ответил.
Гурон закурил, посмотрел в глаза Паганелю, потом Чапаю, сказал:
– Мужики… мужики, я вас люблю. Но рассказать правду не могу. А врать не хочу. Может быть, потом расскажу… когда-нибудь. А сейчас – все, закрыли тему. Ну, рассказывайте, как вы-то живете?
Чапов кивнул головой на Валентина:
– Валя вот замуж собрался.
– Правда?
Паганель ничего не ответил, только кивнул и озарился почти детской улыбкой. Гурон сказал:
– Поздравляю, Валя. Когда гуляем?
– Не знаю, заявления еще не подавали, но… скоро.
– А кто она?
– Она замечательный человек, Индеец… я вас сегодня же познакомлю.
– Пожалуй, лучше завтра или послезавтра. Или через пару дней… мне нужно немножко прийти в себя.
– Договорились. Как только ты мало-мало отдохнешь, мы – Наташа и я – ждем тебя в гости. И тебя тоже, Чапай.
– Не знаю, – сказал Чапов. – Обещать не могу.
Гурон спросил:
– Много работы, Саня?
– Да ее в розыске всегда хватало, – ответил опер. – Но теперь…
– Что теперь? Невпроворот?
Чапов разлил водку, сказал:
– Невпроворот… но не в этом дело. Раньше в нашей работе был смысл. Теперь – нет… почти нет.
– Не понял. Поясни.
– Давайте выпьем, а потом попробую объяснить… если сумею.
Выпили без тостов, закусили… Валентин снова взял гитару, стал тихонько перебирать струны.
Гурон спросил:
– Так в чем дело, Саня?
– Все не так просто, Жан Петрович… все не так просто. Но я попробую объяснить. Полицейская система, разумеется, несовершенна и мне – менту – ее пороки видны изнутри лучше, чем кому-либо… дуроломства хватает, показухи хватает. В общем, дерьма – хватает.
Паганель перестал бренчать и сказал:
– Тебе – верю.
– Вот видишь, Жан, господин журналист мне верит… Он, кстати, сам еще недавно разоблачал ментов поганых в своей газетке – только держись! Но не в этом суть… к тому, что нас кроют в хвост и в гриву, мы давно привыкли. Как говорится: плавали, знаем. Дело-то не в этом. Дело в том, Ваня, что я – мент – не понимаю, нужен ли уголовный розыск нынешнему государству. Мордовороты с "демократизаторами" властям, понятное дело, нужны – пикеты и митинги разгонять… а вот розыск, кажется, не нужен.
– Почему ты так думаешь, Саша? – очень серьезно спросил Гурон.
– Объясняю. Во времена "застолья" наша система работала… далеко не идеально, но работала. А уж по тяжким – убийствам, разбоям – мы давали очень хорошие результаты… по каждому случаю убийства создавалась оперативно-следственная группа. Пахали день и ночь. Не за деньги – по убеждениям. Я-то еще старых оперов помню. Все – либо язвенники, либо гипертоники. Почти у всех семейная жизнь не сложилась. Практически все – пьющие. Но – пахали, приземляли мокрушников, воров, грабителей… Принцип был сформулирован просто: вор должен сидеть. И конечный результат был виден наглядно. А теперь?
Чапов замолчал. Гурон с интересом спросил:
– А что теперь, Саша?
Чапов налил себе водки, выпил, выдохнул, но закусывать не стал.
– Теперь? – спросил он, морщась. – Теперь количество убийств и тяжких телесных только по бытовухе выросло на порядок. В каждом ларьке круглосуточно торгуют "роялем"… да ладно бы "роялем" – "красной шапочкой"…
– Чем-чем? – спросил Гурон.
За Чапова ответил Валентин:
– Заморским спиртом, Ваня. "Ройял", как правило, довольно приличного качества, а вот "красная шапочка" – откровенная отрава. Ее разливают в фунфырики по двести грамм с красным пластмассовым колпачком. Потому и называется "Красной шапочкой". Вот с этой-то "шапочки" башку капитально клинит. Стоит, однако, дешево. Потому – пьют. Напившись, обманутые, обобранные и обозленные люди срывают свое зло на тех, кто рядом… до Кремля-то не дотянуться! А сосед, брат, сват, жена – под рукой.