А вышло так, что в пятнадцать лет мальчик вдруг влюбился в девочку из соседнего дома. Влюбился так, как влюбляются только в пятнадцать, – безоглядно. Но девочке нравились совсем другие мальчики – решительные, дерзкие, способные постоять за себя в драке.
Он забросил мольберт и – к ужасу родителей! – стал заниматься в подпольной секции модного тогда карате. Ни уважения, ни любви девочки он этим не снискал – она уже успела закрутить любовь с восемнадцатилетним "королем двора" по кличке Кент…
Лет через пять, когда Кент вернется после отсидки, его убьют в пьяной драке собутыльники, заподозрив в нем опущенного. А бывшую девочку бывший примерный мальчик случайно увидит в 90-ом. Пьяненькая и неряшливая, она будет стоять на Сенной, торговать семечками. Он подойдет и купит стакан семечек. А она его не узнает… а он с удивлением спросит себя: неужели его судьба изменилась под влиянием этого никчемного и жалкого существа?
Но все это будет потом, а тогда, в 79-ом, она казалась ему богиней, и именно из-за нее Игорь стал заниматься карате, влился в круг спортсменов, а в 83-ем, так и не закончив Политехнический, подсел за участие в разбойном нападении. В Крестах получил погоняло Рафаэль – за то, что умело рисовал шаржи на сокамерников и контролеров. Получил пять лет, отсидел от звонка до звонка и вышел в 88-ом – аккурат к тому времени, когда пришла пора ковать деньги, и все конкретные пацаны бросились их ковать.
Он был уже отравлен тюрьмой и не видел никаких моральных препятствий для того, чтобы уйти в криминал.
Он присоединился к бригаде некоего Слона и около года пребывал на "рядовой работе": собирал дань с ларечников, выбивал долги, ездил на стрелки. Потом его заметили, повысили. Потом кто-то вкатил в голову Слона две порции нарубленных гвоздей из обреза охотничьего ружья, и Рафаэль неожиданно для многих стал бригадиром… для многих, но только не для него самого. Он-то знал, кто снес голову Слону.
После двух выстрелов из обреза криминальная карьера Рафаэля стала стремительной. Он выбился в авторитеты, руководил коллективом из двух десятков человек, пользовался уважением. Он старался не раздражать ментов, редко прибегал к прямому насилию и даже внешне сильно отличался от классического братанского облика. Он носил приличные костюмы, не злоупотреблял наркотиками – так, покуривал травку – интересовался живописью и серьезной музыкой.
Но все, кому нужно было знать, знали, что Рафаэль расчетлив, жесток и обид не прощает.
Черная "Волга" с Рафаэлем и двумя охранниками промчалась по набережной мимо Гурона. Ни тот ни другой даже не подозревали о существовании друг друга… но скоро, очень скоро, случай (случай ли?) сведет их лицом к лицу.
Когда Гурон проснулся, Чапова дома уже не было. Гурон бесцельно побродил по пустой квартире, прикидывая, чем заняться. Дело, собственно, было одно-единственное: навестить тетку… Впрочем, нынешней ночью образовалось еще одно.
Он позвонил Чапову на службу – повезло, застал на месте – и попросил:
– Саня, пробей мне одну машиненку… могем?
– Могем… проблемы, Ваня?
– Нет проблем. Просто хочу одного знакомого навестить.
– Ладно, диктуй номер.
– Анна 46-24, Леонид, Евгений.
– Принято, перезвони минут через цать.
* * *
Спустя час Гурон вошел во двор "сталинского" дома на Лесном. Сразу увидел знакомую машину, приткнувшуюся около подъезда – "тяжелый ночной бомбардировщик". Гурон удовлетворенно усмехнулся, вошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Он остановился у нужной ему квартиры, приложил ухо к двери и услышал музыку и голоса. Значит, "пилот" "бомбардировщика" выспался после ночных "полетов" и уже бодрствует. Гурон вытащил из кармана пустой конверт, только что купленный в киоске "Союзпечати" (еще, помнится, подумал: интересно – Союза нет, а "Союзпечать" есть), нажал на кнопку звонка.
Через несколько секунд за дверью раздались шаги, глазок потемнел, потом голос извозчика, слегка приглушенный дверью, спросил:
– Кто?
– Заказное письмо для Антонова Геннадия Захаровича, – ответил Гурон, искажая голос.
Дверь приоткрылась на ширину цепочки:
– Давай сюда.
– Ага, давай! А расписаться в получении? Понимать же надо: заказное!
Дверь закрылась – звякнула цепочка – дверь распахнулась… "Ночной пилот" – в тренировочных штанах и тельняшке, с картишками в левой руке – посмотрел на Гурона, все понял и попытался захлопнуть дверь. Конечно, ничего у него не получилось… Жан шагнул в прихожую, подмигнул извозчику и сказал:
– Вот и встретились два одиночества.
– Ты че, мужик? Ты че? Че те надо? – быстро и с напором заговорил таксист. Он был тертый, наглый и немного выпивший.
– Ночью вы, помнится, говорили мне: сэр.
– Ты че в квартиру ломишься, мужик? Я тя не знаю. Вали отсюда на х…!
Мужской голос из кухни спросил:
– Че там у тебя, Борода?
– Да вот, лох какой-то понты кидает. Наезжает, сука, внаглую.
Гурон сказал:
– Часы верни, урод… дареные часы.
– Какие часы? Какие, бля, часы? Ты че – о…уел в атаке? Вали отсюда быстро.
Из кухни вышел еще один мужчина – плотный, краснорожий и тоже с картами в руке:
– Че тут за х…?
– Да вот видишь, Колян… чего-то приперся мэн борзой, права, бля, качает.
– Права качает? А по сопатке?
Гурон спокойно повторил:
– Часы верни.
Из кухни высунулись еще двое – молодой со шрамом на щеке, и другой, постарше, с глазами палача.
– Часы верни.
– Пошел на х…! – нагло ответил Борода.
Гурон понял, что разговаривать бесполезно и ударил ногой в пах. Борода согнулся. Краснорожий выдохнул: твою мать! – и пошел в атаку. Гурон встретил его прямым в голову. Осенними листьями порхнули карты, краснорожий рухнул на пол.
Двое в дверях кухни переглянулись. Тот, что постарше, сказал:
– Ты что это, брат? Пришел в чужой дом, людей бьешь… нехорошо.
– Он ночью слинял с моими часами, – ответил Гурон. – Часы дареные.
– Эге… не те ли, что он на кон поставил? Ты посмотри сам – они вон, в кухне, на столе. Зачем же сразу морду-то бить? Можно ж и по-человечески… верно?
Гурон перешагнул через краснорожего, шагнул в кухню. На столе, покрытом клеенкой, стояла початая бутылка водки, стаканы, несколько бутылок чешского пива… дымилась сигарета в пепельнице, лежали карты, деньги… и лежали подаренные Грачем часы – шикарная "Омега".
– Твои котлы, брат? – спросил из-за плеча молодой со шрамом.