Он боролся; защитные доспехи покрывали его тело жесткой броней, а маска противогаза на лице делала похожим на насекомое. Их окутывали клубы оранжевого дыма. Обмотанная вокруг рта мокрая тряпка лучше защищала ее от дыма, чем от слезоточивого газа. Впереди, метрах в десяти отсюда, по студенческим головам мерно молотили, словно цепами, полицейские дубинки. Под напором орущей, спрессованной толпы они не удержались на ногах и упали оба на колени. Сквозь одежду она чувствовала влажность земли. Полицейский опустил руку вниз. Она подумала, что он хочет опереться, но он нащупывал на земле дубинку. Он размахнулся и ударил; защитный шлем выдержал удар, она упала на мокрую траву; тут кто-то наступил ей на руку, и пальцы пронзила острая боль. Снова замах дубинки — но она увернулась, и дубинка ударилась о землю. Голова гудела от боли, отдавленная рука горячо пульсировала; эти ощущения переполняли ее, затмевали прочие чувства. Задыхаясь от ярости, она приподнялась и сквозь слезы и клубящийся оранжевый дым увидела открытое горло полицейского, вновь замахнувшегося на нее дубинкой.
Затем — Хиросима. Обнаженный каркас купола и пустые глазницы окон Промышленной палаты. Она обошла музей, читая английские надписи, и, не веря своим глазам, поражалась убожеству мемориала. Оплавленные камни и побелевший бетонный остов памятных руин гораздо больше говорили уму и сердцу.
Она долго стояла на берегу реки, спиной к Парку мира, глядя, как ее тень, все удлиняясь, колышется на серо-бурой воде, в то время как в небе разгорался багровый закат, и чувствуя, как по щекам текут слезы.
Это слишком, лучше отвернуться.
Сев опять в поезд, она проехала Китакюсю, куда должны были сбросить вторую бомбу, если бы не плохая видимость. А так второй удар приняли на себя густо населенные холмы Нагасаки. Стоящий здесь памятник, огромную человеческую фигуру, установленную в эпицентре взрыва, она нашла более соответствующей событию; то, что пришлось испытать этим двум городам, сегодня опять многолюдным и полным кипучей жизни, не могла передать никакая абстракция.
Цепь демонстрантов двигалась стеной; народ пел и кричал, голоса звучали глухо из-под мокрых повязок, которые закрывали нос и рот и хоть как-то защищали от слезоточивого газа. Она забыла запастись защитными очками, а на ее шлеме не было прозрачного щитка. Ее руки, сцепленные с руками других студентов, были зажаты с обеих сторон. Ей было хорошо; немного страшно, но зато она чувствовала душевный подъем, она шла вместе с другими, как член команды, у них была общая цель, это возвышало и придавало сил. Спереди послышались крики. Там, преграждая путь, поднялся частокол дубинок. Они ринулись в атаку, прорвали цепь, та не выдержала; первые ряды были опрокинуты, что-то обрушилось на ее шлем, когда она споткнулась, налетев на упавших людей, успев заметить полицейских в защитных доспехах, их забрала сверкали в лучах заходящего солнца. Ее руки вырвались из рук стоявших по бокам юношей, а оранжевый дым окутал ее как густой туман. Из облака оранжевого дыма задом наперед вылетел отброшенный ударом полицейский и врезался в нее. Потеряв равновесие, они оба взмахнули руками, пытаясь устоять на ногах, и она заметила, что на правой руке у него нет перчатки, а кожаный шнурок, на котором висела дубинка, соскальзывает с его запястья. Обернувшись, он успел подхватить свою дубинку и ткнуть ей в лицо. Она услышала хруст и почувствовала привкус крови. Отшатнулась и нырнула вправо, ожидая следующего удара и ничего не видя перед собой, затем рванулась вперед и сцепилась с полицейским.
(На пароме из Кагосимы к вулкану Сакурад-зима [49] она поела сацума дзира [50] . В тот вечер над городом просыпался пепел, и, почувствовав, как он забивается в волосы, ощутив резь в глазах, она поняла, что жители Кагосимы и в самом деле всегда ходят с зонтиком. Раньше она думала, что это просто шутка.
У горячего источника Ибусуки она увидела, как принимают песчаные ванны; люди лежали на пляже, улыбаясь и болтая, а их засыпали горячим черным песком. Они лежали на самом берегу, как спеленутые в темные свивальники младенцы, потомство странного бога, получеловека-получерепахи, народившееся в черных песках.)
Оранжевый дым и едкая вонь слезоточивого газа. Оранжевый дым шел от них, от полицейских, это они напустили слезоточивый газ. Воздух превратился в густую удушающую смесь, и солнце пробивалось сквозь столбы дыма, которые, змеясь, поднимались по периметру демонстрации от горящих автомобильных покрышек. Высокие облака довершали набор фильтров. Организаторы протеста в ярких куртках и со значками на защитных шлемах что-то кричали в мегафоны, их голоса периодически тонули в реве авиационных двигателей. От ограды аэропорта на толпу демонстрантов угрожающе наплывали ряды полицейских, как темные волны, которые ходят по высокой траве и зарослям тростника, как овеществленный в плотную материю ветер. Тяжелые водометные пушки сгрудились вместе с того боку, где почва была достаточно твердой, чтобы выдержать вес грузовиков. Поступил сигнал двинуться вперед, и студенты, подбадривая себя возгласами, сцепив руки, с полощущимися на ветру флагами и транспарантами зашагали вперед сомкнутыми рядами, скандируя лозунги. По их головам проносились тени от самолетов.
(На курорте Бэппу она купалась в горячей голубой воде. Купальни находились на склоне горы в огромном, как авиационный ангар, вычурном павильоне, где среди деревьев и папоротников стояла золотая статуя Будды, с потолочных балок свешивались тысячи разноцветных шариков наподобие рождественских украшений гайдзинов, а в воздухе носился слабый запах серы. Оттуда она вернулась на побережье Японского моря, держа путь через Хаги и Тоттори, и Цурагу, и Канадзаву. Она заехала посмотреть Замок Ворон, зловеще черневший на могучем каменном основании [51] . Она набралась смелости и посетила институт Судзуки [52] неподалеку от Мацумото, поговорила с учителями и посмотрела, как детишки играют на музыкальных инструментах. Это посещение расстроило ее: насколько лучше она играла бы сейчас, если бы начала учиться пораньше да еще с помощью этого чудесного метода! По сравнению с этими детишками она отстала на годы, хотя в каком-то смысле намного их опередила.
Откладывая возвращение в Токио, она курсировала на ближних подступах: по мере того как деньги ее постепенно таяли, она сначала вернулась к пяти озерам Фудзи, затем поехала на полуостров Идзу, затем на пароме в Тиба. В конце концов, она рассердилась на себя, поняв, что кружит на месте, и вернулась в столицу. По дороге она проезжала мимо Нариты. Там проходила демонстрация протеста против расширения аэропорта.