Через минуту за ними последовал четвертый боевик, нагруженный еще больше, чем первые трое. Он оглядел палубу, и особенно пристально — нос; на секунду ей почудилось, что он смотрит прямо на нее. Некоторое время он продолжал так стоять, и во рту у нее сделалось сухо. Ей очень хотелось еще глубже забиться под трубы, но она не стала этого делать; боевик стоял слишком далеко, а просвет в трубах, через который она смотрела, был слишком маленьким, чтобы он действительно мог ее разглядеть. Ее лицо должно было показаться ему каким-то бледным пятном на фоне трубопровода. Только движение может выдать ее, поэтому она оставалась неподвижной. Если у него есть бинокль, то ей придется заползти под трубы, пока он будет подносить его к глазам. Боевик тронулся с места, подошел к планширу, что-то крикнул вниз, затем начал быстро спускаться и исчез из вида. Она перевела дыхание.
Интересно, заведут ли они подвесной мотор, подумала Хисако. Теоретически военный мотор, наверно, считается безопасным даже среди нефтяного пятна, но она бы на их месте не решилась так рисковать. Ползком, прячась за трубами, она пробралась к фальшборту. Добравшись до него, приподнялась и выглянула наружу. Никаких признаков катамарана. Она была озадачена и напугана; взглянула в ту сторону, где исчезли боевики; голоса раздавались оттуда, но доносились не сверху, а снизу, с понтона. Она подошла поближе к фальшборту и высунула голову подальше.
Она обнаружила их; судно поднялось так высоко, что ступеньки, в течение нескольких месяцев кончавшиеся у самой воды, теперь висели над озером на высоте четырех-пяти метров, и длины веревок, которыми понтон был привязан к судну, едва хватало. Одним боком понтон задрался вверх под углом градусов в тридцать. Боевики находились на нижних ступеньках трапа и сейчас старались приладить веревочную лестницу.
Она отошла от фальшборта и под прикрытием труб начала пробираться к надстройке, шлепая босыми ногами по палубе; ее металлическая поверхность над полупустым танком была холодной и все еще мокрой от утреннего тумана.
Боевики находились у правого борта; она вошла в надстройку с левого. Относительно тихо. Вспомогательный двигатель «Ле Серкля» продолжал работать, издавая привычное, едва различимое успокаивающее жужжанье. Она крадучись двинулась по ближайшему проходу, то и дело прислушиваясь и озираясь.
Камбуз, прежде сверкающий чистотой, сейчас был усеян пустыми консервными банками и немытыми тарелками. Леккаса от такого зрелища хватил бы сердечный приступ, подумала она.
Она выбрала самый большой кухонный нож и, взяв его, почувствовала себя немного спокойнее.
Она поднялась на следующую палубу, там все было спокойно, и на следующей тоже. Она заглянула в пару кают, но не нашла никакого оружия. Она надеялась найти что-нибудь, оставленное боевиками.
Выйдя на верхнюю палубу, она медленно и осторожно приблизилась к мостику, крадучись прошла мимо окон. На мостике было тихо, царил некоторый беспорядок, пахло сигаретным дымом. Выглянув с мостика из правого окна, она посмотрела вниз на воду.
Они были там: медленно плыли на веслах по вязкому коричневому нефтяному болоту; в лодке было два коротких весла, поэтому гребли только двое. Двое других что-то выкрикивали, возможно, подбадривали гребущих. Они отошли еще не очень далеко. Двое, включая одного гребца, по-видимому, успели искупаться: оба были коричневыми от нефти. Несколько секунд она наслаждалась зрелищем, любуясь результатами своей работы: акры, гектары, возможно даже квадратный километр поверхности — на глаз трудно было точно определить площадь, так как острова и два других судна закрывали обзор — были покрыты грязно-коричневой, мертвенно-спокойной, блестящей нефтью.
Парни с научной станции на Барро-Колорадо, наверно, свернули бы ей шею за такое.
Она взяла из штурманской рубки ракетницу, зарядила и взвела курок, сунула в карманы несколько запасных ракет и пошла в радиорубку. Предохранителей нет, питания тоже. И на мостике рация отключена. Она быстро обыскала каюты, но ни оружия, ни гранат не нашла. Еще раз посмотрела, далеко ли ушла пробивающаяся сквозь нефть лодка; та едва выбралась из тени судна.
Она вышла на правый борт, чтобы проверить спасательную шлюпку, чувствуя, как при мысли о дураках, которые решили воспользоваться катамараном, на ее лице появляется презрительная ухмылка.
Каждая из спасательных шлюпок танкера могла вместить всю его команду; шлюпки были большие, ярко-оранжевые, герметичные. Они были рассчитаны на то, чтобы выдержать высокую температуру, и могли функционировать в условиях нефтяного пожара: на такой шлюпке люди могли проплыть по объятому огнем морю и даже почти не вспотеть.
Она вышла на залитую солнечным светом палубу, подошла к спасательной шлюпке правого борта и посмотрела снизу на днище.
Не шлюпка, а решето.
Они, должно быть, прошили ее из пулемета.
Она посмотрела на рваную пробоину в борту спасательной шлюпки, на пулевые отверстия, рассыпанные вокруг нее, на оранжевые клочья корпуса, разбросанные по палубе. Рванула, пригибаясь, обратно в надстройку, выбежала на другую сторону мостика; катамаран был не более чем в пятидесяти метрах от судна. Выскочив на шлюпочную палубу, она увидела, что осталось от второй шлюпки. Та была совсем разворочена. Гранатой, догадалась она.
Хисако снова пересекла мостик, вышла на правую шлюпочную палубу и через пролом в борту забралась в спасательную шлюпку. Кухонный нож она держала в зубах, ей самой было смешно. Там она нашла серый пластиковый сигнальный контейнер, открутила толстую красную крышку и среди больших дымовых шашек и ручных факелов нашла то, что искала. Для надежности она взяла две штуки.
Засунув под мышку ракетницу, взятую в штурманской рубке, она вышла на мостик, на ходу читая инструкцию по применению парашютных ракет.
Прошла через мостик, вышла через дверь на левую шлюпочную палубу. Катамаран проплыл еще метров десять. Она сорвала крышку на донышке ракеты и взвела пусковой механизм, напоминающий тяжелую консервную банку с кольцом. Спрятавшись за устройством для спуска спасательного плота, представлявшим собой наклонную платформу с тремя надувными белыми пластиковыми емкостями, она сорвала липкую ленту с красной макушки ракетного футляра и сняла пластиковую заглушку. Выглянув из-за спасательного плота, она только-только смогла увидеть катамаран и сидящих в нем четырех мужчин, продолжающих старательно грести сквозь коричневую слякоть, поднимая и опуская весла. Ее они не видели. Она положила кухонный нож на палубу.
— Эй! — закричала она, привстав на цыпочки. — Эй, вы, обормоты! Теперь мой черед! Довели меня на свою голову! Посмотрим, как вы теперь посмеетесь!
Они взглянули на нее, опустили весла, остановились. Двое глядели прямо на нее, двоим, сидящим на корме, пришлось, чтобы посмотреть на нее, обернуться.
Хисако замахала подготовленной к пуску ракетой:
— Дядя Сэ-э-э-э-эм!
Один из гребцов выудил со дна лодки пулемет и стал приподниматься; она услышала крики, уже нырнув за плот, подхватывая вывалившуюся из-под мышки ракетницу, продолжая держать парашютную ракету в другой руке. Она выглянула из-за спасательного плота. Катамаран крутился на месте, один из сидящих на корме встал; он схватил за руки того, который держал автомат.