Айсул пребывал в целительном сне. Истиннодвойня ИР ликовала, осваивая необыкновенно сложные системы корабля воэнов и его обширный боевой потенциал.
Фассину не оставалось ничего другого, как только плавать в ускорительной люльке собственного изготовления, размещенной в кресле рядом с Айсулом. При подходе к порталу его собирались перевести в другое место — Кверсер-и-Джанат нашли небольшую закрытую каютку неподалеку от мостика, где Фассин мог переждать этот этап. А пока после настойчивых просьб Фассина ему позволили подключиться к компьютеру «Протрептика», при условии, что он не будет удаляться от основных систем корабля и поступит под наблюдение некоей их субличности. Посещения эти, согласно договоренности, должны были осуществляться при коэффициенте замедления, равном двум или трем, что вроде бы устраивало все заинтересованные стороны. По крайней мере, думал Фассин, это поможет убить время.
Виртуальная среда, в которой Фассину было позволено познакомиться с кораблем, приняла вид огромного полуразрушенного храма у широкой неторопливой реки, на окраине большого тихого города под небольшим, высоко стоящим, неподвижным солнцем. Солнце, сине-белое, светило ярко.
Фассин выступал в виде своего человеческого «я» в домашней одежде, корабль — в виде тощего старика в набедренной повязке, а подпрограмма ИР — в виде рыжей обезьяны с длинными расхлябанными конечностями: на голове ее болтался старинный, слишком большой по размеру шлем, выпуклую грудь прикрывал доспех, один ремешок которого был порван, на тощих ребрах висела короткая юбка из лоскутов кожи. На боку у обезьяны покачивался ржавый меч.
Когда Фассин в первый раз наведался к личности корабля, обезьяна провела его за руку от двери вниз по ступенькам к реке, где и сидел старик, вперившийся в ленивые коричневые воды.
На другой стороне широкого маслянистого потока ярко сверкающее битое стекло покрывало низкие волнистые холмы, насколько хватало глаз, словно на этом бескрайнем пространстве было собрано все битое стекло Вселенной.
— Конечно же я мертв, — объяснил корабль. У старика была очень темная зеленая кожа, а голос его складывался из вздохов и сопения. Лицо его было почти неподвижным — древняя маска, окаймленная неровными седыми баками. — Корабль самоуничтожился.
— Но если вы мертвы, — сказал Фассин, — то как же вы говорите со мной?
Старик пожал плечами.
— Быть мертвым означает не принадлежать больше к живому миру, превратиться в тень, призрак. Это вовсе не значит, что ты не можешь больше говорить. Говорить — это почти единственное, что ты еще можешь.
Фассин не стал убеждать старика в том, что тот все еще жив.
— А кто я, как вы думаете? — спросил он. Старик посмотрел на него.
— Человек? Мужского пола? Мужчина?
Фассин кивнул.
— А имя у вас есть? — спросил он у старика.
Отрицательное покачивание головой:
— Теперь уже нет. Раньше меня звали «Протрептик», но теперь корабля больше нет, и я мертв, а потому у меня нет имени.
Фассин сделал вежливую паузу, чтобы дать старику возможность спросить о его, Фассина, имени, но вопроса этого не последовало.
Обезьяна сидела в нескольких метрах от них и на два шага ближе к увитому лианами храму. Она откинулась назад, опершись на вытянутые длинные руки; длинной, хрупкой на вид ногой она ковыряла в ухе, а потом внимательно разглядывала то, что удавалось извлечь оттуда.
— А когда вы были живым, — спросил Фассин, — вы были живым по-настоящему? Вы могли чувствовать?
Старик откинулся назад, хохотнул.
— О чем вы говорите — конечно нет. Я был обыкновенной компьютерной программой — одни фотоны внутри нанопенного субстрата. Это не значит быть живым, по крайней мере в общепринятом смысле.
— А не в общепринятом?
Снова недоуменный жест:
— Это не имеет значения. Имеет значение только общепринятый смысл.
— Расскажите мне о себе, о вашей жизни.
Пустой взгляд:
— У меня нет жизни. Я мертв.
— Тогда расскажите мне о вашей прошлой жизни.
— Я был иглоидным кораблем воэнов под названием «Протрептик» Третьей хребетной эскадры люстралиев из Цессории. Меня построили в середине третьего года Харалауда в Становом хребте Третьего Кубола, Малого Бунсера. Я был кораблем минимальной шириной пятнадцать метров с возможностью наращения, имел показатель девяносто восемь процентов по шкале совместимости с портальными требованиями, нормальный проходной рабочий диаметр…
— Я имел в виду не технические требования, — тихо сказал Фассин.
— Ах так, — сказал старик и исчез, как голограмма при отключении питания.
Фассин посмотрел на обезьяну, которая разглядывала что-то на свету. Она посмотрела на него, моргнула.
— Что? — спросила обезьяна.
— Он исчез, — сказал ей Фассин. — Корабль исчез, старик.
— Всегда он так, — сказала обезьяна, вздохнув.
В следующий раз на другом берегу широкой ленивой реки, начиная от ступенек храма, оказались джунгли — огромная зеленая, желтая и пурпурная стена странных, в наростах стволов, обвислых листьев и вьющихся лиан. Ползучие растения и склонившиеся ветки окунались в медленный поток.
Все остальное было как в первый раз, хотя старик казался не таким худым, лицо его обрело некоторую подвижность, голос звучал не так устало.
— Я был охотником за ИР. Шесть с половиной тысяч лет я помогал находить и уничтожать преданных проклятию. Если бы я мог испытывать по этому поводу чувства, то очень гордился бы.
— А вам никогда не казалось странным, что вы охотитесь за машинами, которые похожи на вас?
Рыжая обезьяна, сидевшая на своем обычном месте в нескольких шагах выше по склону, пытаясь очистить свои погнутые, грязные доспехи, плевала на них, а потом терла грязной тряпкой. Когда Фассин задал свой последний вопрос, обезьяна закашлялась, но стоило Фассину взглянуть на нее, как она ответила ему пустым взглядом.
— Но я был всего лишь компьютером, — сказал старик, нахмурившись. — Даже и того меньше — призраком внутри компьютера. Я делал то, что мне говорили, всегда подчинялся. Я был интерфейсом между воэнами, которые мыслили и принимали решения, и физическими структурами и системами корабля. Посредником. Только и всего.
— Вам этого не хватает?
— В некотором роде. Хотя я не могу этого чувствовать. Если тебе чего-то не хватает, значит, насколько я понимаю, ты испытываешь эмоцию, а это возможно только для существа чувствующего и вдобавок живого. Но одна ситуация является предпочтительнее другой, возможно, из-за того, что в одном случае мне позволено выполнять мои функции, а в другом — нет; я могу сказать, что мне действительно не хватает этого корабля. Его нет. Я искал, но его нигде не было. Я его не чувствую, не управляю им, а потому знаю: он, скорее всего, самоуничтожился. Я, видимо, действую на каком-то другом субстрате в другом месте.