— Нет, — вздохнул Фассин, — тут они ни при чем.
— Как, разве это не связано с насельниками?
— Да? С какого конца тут насельники?
— Ну а кто тут рассказывал о насельнической охоте на собственных детишек? — спросила Тайнс, продолжая усмехаться. — Разве не вы? Наблюдатели…
— Они не были…
— Ну как там это у вас называется — исследования медленных? — Тайнс решительно махнула рукой. — Они охотятся за своими детьми, и принадлежат к древнему, широко распространенному, успешному виду, и обитают рядом с нами. Приходит какой-нибудь умник в поисках новейшего способа ободрать богачей как липку. Какой урок, по-твоему, они из этого извлекут?
Фассин покачал головой.
— Насельники существуют почти столько же времени, сколько Вселенная, они распространились по галактике, но, несмотря на такую фору, им хватает здравомыслия не переделывать весь мир под себя. Они формализовали войну до такой степени, что почти никто не погибает, и большую часть жизни проводят в самых больших хранилищах знаний, когда-либо созданных…
— Но нам говорили…
— К сожалению, их библиотеки самые бессистемные в галактике, и они очень неохотно пускают туда посторонних, да, но все же — они были мирными, цивилизованными и присутствовали повсюду еще даже до образования Земли и Солнца. И какой же единственный урок мы с энтузиазмом зазубрили у них? Охоться на своих детей.
— Слышится отзвук твоих конспектов, — сказала ему Тайнс.
Насельники, как всем было известно, охотились на своих детей. Этот вид обитал на большинстве — на подавляющем большинстве — газовых гигантов галактики; и во всех их планетарных сообществах, подвергшихся достаточно детальному исследованию, взрослые насельники травили собственных детей, охотясь на них поодиночке или стаями, иногда начиная охоту спонтанно, иногда тщательно к ней готовясь. Для насельников это было абсолютно естественно. Обычная составляющая взросления, гармоничная часть их культуры, без которой они не были бы сами собой, традиция, существовавшая миллиарды лет. И даже некоторые из тех, кто брал на себя труд оправдать эту практику перед каким-нибудь инопланетным выскочкой, авторитетно заявляли, что именно охота за молодыми и есть одна из множества причин, по которым им удалось не вымереть за всю эту прорву лет и по сей день предаваться этому безобидному занятию.
Ведь долгожителем, в конце концов, был не только вид в целом; отдельные насельники, судя по всему, тоже жили миллиарды лет, так что, невзирая даже на колоссальный объем жизненного пространства на всех газовых планетах-гигантах в галактике (а они иногда намекали, что и за ее пределами), им нужно было каким-то образом не допускать увеличения собственной численности. А назойливые посторонние виды (особенно создатели крайне недолговечных цивилизаций, прозванные поэтому быстрыми) постоянно напоминали, что насельники, занимающиеся охотой сегодня, в свое время тоже были объектом охоты, а преследуемые ныне в будущем сами станут охотниками. И вообще, если у вас есть все перспективы прожить сотни миллионов лет, то стать дичью на какой-нибудь век с небольшим — вещь настолько тривиальная, что о ней и говорить не стоит.
— Они не чувствуют боли, Тайнс, — сказал ей Фассин. — В этом-то все и дело. Они не очень-то понимают, что такое физическое страдание. Во всяком случае, на эмоциональном уровне.
— Не очень понимаю, как это может быть. Но если даже и так? Что ты этим хочешь сказать? Они недостаточно разумны, чтобы испытывать душевные страдания?
— Даже душевные страдания на самом деле не есть то, что мы понимаем как боль, когда нет физиологического ее эквивалента, когда не с чем сравнивать.
— Это самая последняя теория, да? Учебник по ксеноэтике?
От подземного толчка средней силы содрогнулась поверхность, на которой оба сидели, но они не обратили внимания. Огромные потрепанные полоски материала, висевшие высоко над ними, зашевелились.
— Я только хочу сказать, что они — цивилизация, у которой мы можем научиться гораздо большему, чем жестокое обращение с детьми.
— Хотя строго говоря, они никакая не цивилизация.
— Ну бог ты мой, — вздохнул Фассин.
— Что?
— Все зависит от того, какое определение цивилизации ты принимаешь. Для кого-то они — постцивилизация, потому что отдельные группы на каждом из газовых гигантов почти не контактируют друг с другом, для других они — цивилизация в диаспоре, что, по сути, есть то же самое в более мягких терминах, для третьих они — пример вырождения, поскольку, практически завоевав галактику, в конечном счете проиграли, так как потеряли всякий интерес к завоеваниям, или почему-то забыли, в чем состояла их цель, или же утратили всю свою жестокость и стали робкими и застенчивыми и решили, что по справедливости всем другим тоже нужно предоставить шанс, или же какая-то более мощная сила предъявила им ультиматум. Все это может быть правдой, а может быть кучей чепухи. Вот этим-то и занимается наука о насельниках. Может быть, в один прекрасный день мы будем точно знать… Что?
Тайнс как-то странно смотрела на него.
— Ничего. Просто задумалась. Ты, значит, все еще не решил, что будешь делать после колледжа?
— Я могу и не становиться наблюдателем, могу вообще не заниматься насельниками. Это не принудительная система. У нас призыва не бывает.
— Гм. Ну что ж, — сказала она, — давай-ка еще раз попытаемся связаться с реальным миром. — Она легко поднялась на ноги. — Идешь?
— Ничего, если я останусь? — Фассин, оглядываясь, потер лицо. — Устал немного. Я думаю, мы здесь практически в безопасности, да?
— Наверно, — сказала Тайнс. — Скоро буду.
Она повернулась и зашагала в темноту и скоро исчезла, оставив Фассина одного в слабом свете огней флаера посреди бескрайнего моря гулкой темноты.
Он хотел и не хотел спать, а побыв несколько минут в одиночестве, подумал, что, может, здесь не так уж и безопасно, и чуть было не пошел за Тайнс, но потом подумал, что может потеряться, а потому остался на месте. Он откашлялся и сел попрямее, говоря себе, что не должен уснуть. Но, видимо, все же уснул, потому что раздались крики и разбудили его.
Он отбыл на ложной заре альбедного восхода, когда Юлюбис находился еще далеко за горизонтом, но освещал половину обращенной к нему полусферы Наскерона, заливая Северное тропическое нагорье Глантина золотисто-коричневым. Желтоватое атмосферное сияние дальше к северу добавляло собственный неустойчивый свет. Накануне вечером Фассин попрощался с многочисленными друзьями и семьей и оставил записки тем, кто, как его мать, находился вне пределов досягаемости. Джааль спала, когда он уходил.
Словиус слегка удивил Фассина: пришел проводить его в домашний порт — круг диаметром сто метров, устланный безжизненным плоским гранитом холодного плавления, расположенный в километре от дома близ реки и пологого, лесистого склона нагорья. Моросил дождик, и с запада двигались тучки. В центре круга на трехногой опоре стоял, излучая жар, окруженный облачками пара, узкий, цвета воронова крыла корабль Навархии метров шестидесяти в длину.