Дронго продолжал стучать. Он обернулся к стоявшим за его спиной людям.
– Нужны ключи и от соседнего номера, – убежденно произнес он, – наверняка там что-то случилось.
– Сейчас принесу и вторые ключи, – пообещал Эмиль Сафаров, выбегая из номера.
– Наверно, сначала убили этого немецкого журналиста, а потом прошли в другой номер и убили английского телохранителя, – рассудительно сказал кто-то из стоявших в номере.
– Не нужно гадать, – резко прервал его Дронго. – Сейчас приедут сотрудники прокуратуры, и они все проверят на месте. Не нужно пока ничего говорить.
Он не успел закончить фразы, когда дверь открылась. На пороге стоял Хитченс. Он успел переодеться. Был в голубой рубашке и светлых брюках. На нем была подмышечная кобура, в которой находился пистолет.
– Что произошло? – ровным голосом спросил он. – Я услышал ваши голоса и открыл дверь.
– Она была закрыта с вашей стороны, – уточнил Дронго.
– Да, – кивнул Хитченс, – хотя я ее никогда не закрывал.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Что здесь произошло?
– Я вам стучал. Разве вы не слышали?
– Нет. Я был в ванной. Простите меня, но я был в ванной комнате, находящейся в другом конце, рядом с моей спальной. Я ничего не слышал.
– Пройдите и посмотрите, – предложил Дронго.
Хитченс медленно прошел. И вернулся через минуту, даже не изменившись в лице.
– Это Питер Зегер, – спокойно сказал он.
– Я его тоже узнал, даже в таком состоянии, – заметил Дронго, – и вы ничего не слышали?
– Нет. Ничего. Мы приехали давно, но я чувствовал себя не очень хорошо. У нас есть специальное лекарство, которое принимают в случае... когда начинается диарея, вы меня понимаете?
– Переели, – усмехнулся Дронго. – Наверно, смешивали разные сорта мяса.
– Возможно, – согласился Хитченс. – Непривычная еда. Но дело даже не в этом. Они все употребляли спиртное. А мне наливали такую белую соленую жидкость без алкоголя.
– Айран, – догадался Дронго. – Теперь понятно, почему ваше лекарство не очень действовало. Жирный айран.
– Это такой тип вашего йогурта, только очень соленый и более водянистый. В общем, я чувствовал себя не совсем нормально, – признался Хитченс, – и поэтому не мог слышать, как вы стучитесь ко мне в дверь.
– Кто-то закрыл дверь с вашей стороны, – сказал Дронго, – затем пришел в номер Мовсани и нанес удар по голове несчастного журналиста.
– В таком случае этого убийцу легко вычислить, – предположил Хитченс, – достаточно опросить дежурных охранников и узнать, кто последним входил в этот номер.
– Не совсем, – возразил Дронго. – Дело в том, что мы были в коридоре, когда несчастный звал на помощь. Мы слышали его крики, которые затем стихли. Значит, убитый и убийца были в этом номере, когда мы послали за ключами. С тех пор мы никуда не отлучались.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Хитченс. – По-вашему, получается, что никто не мог убить Зегера?
– Никто не выходил ни из вашего номера, ни из номера Мовсани, – продолжал Дронго, – я лично находился в коридоре и могу засвидетельствовать этот факт. Со мной был еще один сотрудник полиции и сам Мовсани. Мы слышали крики о помощи, а затем мы открыли дверь вторым ключом и нашли Зегера убитым. В этом номере больше никого не было. В вашем были только вы. Выводы можете сделать сами.
Хитченс усмехнулся, показал на оружие.
– Господин Дронго, я уже столько лет работаю в нашем ведомстве, что мне уже давно не нужна эта игрушка. Чтобы убить человека, мне достаточно пальцев одной руки. И я бы не стал применять ни оружие, ни этот тяжелый торшер. Надеюсь, что в этом вы не сомневаетесь?
– Не сомневаюсь, – кивнул Дронго, – как не сомневаюсь и в том, что вы не были в этой комнате. Но тогда кто и как убил Зегера? В сверхъестественную силу я не верю. Двери были закрыты, и мы их сами открыли. С вашей стороны двери тоже были закрыты. Тогда куда исчез убийца? Вы думаете, что он открыл окно и выпрыгнул с девятого этажа?
В комнату вбежал Эмиль Сафаров. У него были ключи от второго номера. Он тяжело дышал.
– Вот этот молодой человек дежурил в коридоре, – вспомнил Хитченс. – Достаточно допросить его, и мы все узнаем.
– Хватит, – неожиданно закричал Мовсани, – у меня в номере убили человека! Моего гостя, который шел ко мне на интервью. Наверно, перепутали со мной. Что мне теперь делать? Где спрятаться? Куда бежать? Я немедленно уезжаю в аэропорт.
– Самолет вылетает только утром, – напомнил Хитченс.
– Мне все равно, – дернулся Мовсани. – Уже находят труп в моей спальне. В следующий раз это будет мой труп. За два дня два покушения. С меня достаточно. Я собираю вещи и уезжаю. Лучше проведу ночь в охраняемом аэропорте, куда убийца не доберется, чем останусь в этой комнате с трупом.
– Пройдите в мой номер, – предложил Хитченс. – Мы обязаны остаться, чтобы ответить на вопросы сотрудников прокуратуры.
– На сколько остаться? На день, на два, на десять? – закричал Мовсани.
Он выбежал в соседний номер и, усевшись за столом, принялся кому-то звонить.
– У него истерика, – тихо проговорил Эмиль Сафаров. – Наверно, убийца действительно перепутал. Но там никого не было, честное слово, никого.
– Я тебе верю, успокойся, – посоветовал Дронго. – Через несколько минут здесь будет полно всякого начальства. Поэтому успокойся и вспомни все как было. Итак, кто последним был на этом этаже? Только точно.
– Последним... последним... – Было заметно, как он нервничает.
– Последним был турецкий журналист, – неожиданно сказал сотрудник полиции, который дежурил в паре с Сафаровым, – я его запомнил. Он говорил по-турецки.
– Вы пустили его в номер? – спросил Дронго.
– Да. Он сказал, что идет к господину режиссеру, а мы знали, что там находятся его английский телохранитель и другой корреспондент, – пояснил офицер полиции.
– Ничего не понимаю. Давайте по порядку. Кто пришел последним?
– Турецкий журналист, – нервно ответил офицер полиции, понимая, что каждое его слово будет проверено несколько раз и в случае любой неудачи он гарантированно вылетит из органов.
– Когда он пришел?
– За две минуты до вашего появления.
– Что было дальше? Он прошел по коридору. Что он сказал?
– Он сказал... Он поздоровался по-турецки. Сказал «Мерхаба», и я понял, что это турок, – ответил офицер. У него было скуластое лицо, узкие глаза, припухшие веки. Очевидно, он был выходец из казахской зоны, представители которой резко отличались от остальных азербайджанцев. В них было больше азиатских черт. Считалось, что они наследники кипчаков.