– В самом деле? – Шарон снова села на диван с усталым вздохом. – Поверь, ты еще очень многого обо мне не знаешь, солнышко.
Они досмотрели фильм до конца, и Кейт помнила, что она плакала, когда мать пела «Есть место для нас» вместе с обреченными Тони и Марией. Кейт помнила, какой близкой к матери она себя тогда чувствовала, как этот эпизод стал чем-то, что она всегда с радостью вспоминала. Возможно, когда-нибудь она расскажет о нем своей дочери.
Она печально улыбнулась. «Ты еще очень многого обо мне не знаешь…»
– Солнышко…
Кейт обернулась. Перед ней стояла Шарон. На ней были оранжевая водолазка и очки в черепаховой оправе. Густые волосы стянуты сзади.
– Мам! – Они обнялись.
Теперь они видели друг друга при свете дня. Мать выглядела такой очаровательной. Как приятно быть с ней рядом.
– Ты не поверишь, если я расскажу, о чем только что думала, – сказала Кейт немного смущенно, прикрывая глаза от солнца ладонью.
– Расскажи мне, – улыбнулась Шарон. – Нам нужно о многом успеть поговорить.
Они говорили на тысячи тем. О Джастине и Эмили, об их успехах. Как чувствует себя Тина. О диабете Кейт. О Греге. Об окончании его стажерского курса, о том, что он разослал свои резюме повсюду, но сейчас они представления не имеют, где окажутся в следующем году.
– Может быть, мы переедем сюда и будем жить с вами, – усмехнулась Кейт.
– Это будет здорово, правда? – улыбнулась Шарон.
Еще они долго говорили о Бене.
Ленч они заказали у симпатичного, спортивного вида юноши с загаром тренера по горным лыжам. Кейт заказала цыпленка по-вьетнамски, а Шарон салат «Цезарь». Время от времени порывами налетал ветер. Кейт постоянно приходилось отводить волосы с глаз.
Наконец Шарон подняла солнцезащитные очки на лоб и взяла Кейт за руку. Провела пальцем по линии жизни на ее ладони.
– Дорогая, мне кажется, тебе пора признаться, почему ты сюда приехала.
Кейт кивнула:
– Кое-что произошло на прошлой неделе, мама, на реке…
Она рассказала матери о моторке, которая чуть не перерезала ее пополам и утопила ее байдарку.
– Милостивый Боже, Кейт… – Шарон закрыла глаза, продолжая крепко держать Кейт за руку. Когда она их открыла, они блестели от слез. – Ты представить себе не можешь, как я жалею, что ты оказалась втянутой во все это.
– Думается, для этого уже слишком поздно, мама. Мне кажется, всегда было поздно. – Кейт полезла в сумку за бумажником. – Мне нужно кое-что у тебя узнать, мам.
Она вынула из бумажника старый снимок, который нашла в их доме, и подвинула его через стол к матери.
Шарон взяла фотографию в руки. Кейт не сразу поняла, видела ли она ее раньше. Но это не имело значения. Шарон понимала, что эта фотография означает. Все это отразилось на ее лице.
– Ты ее нашла. – Шарон улыбнулась без малейших признаков удивления.
– Ты о ней знала? – спросила Кейт. – Какого черта отец там делает, мама? Это же Колумбия, не Испания. Только взгляни, что написано на воротах за его спиной. – От возбуждения она заговорила громче: – Ты в состоянии это прочитать?
– Я знаю, что там написано, – ответила Шарон, отводя глаза. – Я оставила ее для тебя, Кейт.
Кейт удивленно смотрела на нее.
– Я писала тебе практически каждый день, – сказала Шарон, снова кладя фотографию на стол и беря Кейт за руку. – Ты должна мне верить. Я сотню раз пыталась рассказать тебе все… У меня просто не было сил нажать на ту кнопку. Все было так давно. Я почти забыла. Но это не помогает. Ничто не исчезает…
– Забыла что, мам? Я не понимаю. – Кейт взяла снимок и поднесла его к глазам матери. – Это мой отец. Мам! Кто он такой, черт возьми? Что он делает под этой надписью?
Шарон кивнула и несколько обреченно улыбнулась:
– Нам многое нужно наверстать, солнышко.
– Я здесь, мама.
Снова налетел ветер, сбросив пластмассовый стаканчик со стола. Кейт наклонилась, чтобы поднять его.
Она так и не услышала звука.
Во всяком случае, так ей помнилось, когда она тысячи раз прокручивала в уме этот момент.
На плече Кейт вдруг появился жгучий ожог, в ее плоть вошла раскаленная сталь. Причем от толчка она едва не свалилась со стула.
Кейт повернула голову к плечу. В куртке виднелась дыра. Красная. Ни боли. Ни страха. Она знала, что случилось что-то ужасное, но пока не понимала, что именно. Начала течь кровь. Ей понадобилась секунда, чтобы осознать, что произошло.
– Милостивый Боже, мама, мне кажется, я ранена!
Шарон сидела, выпрямившись на стуле. Но не реагировала на отчаянный крик Кейт. Очков на ней уже не было, голова слегка наклонена вперед. Зрачки неподвижны.
По ее водолазке расползалось красное пятно.
– Мама!
В это мгновение туман в ее голове рассеялся, и Кейт в ужасе уставилась на дыру в своем плече и кровавое пятно на груди Шарон. Пула прошла прямо через нее. И убила ее мать.
– О Господи, мама, нет!
Послышался тонкий свист, завизжала женщина, когда на соседнем столике разлетелся стакан, в который попала пуля, рикошетом отлетевшая от асфальта. К этому моменту Кейт уже вскочила и закрыла собой мать, защищая ее вялое, поникшее тело. Она трясла ее за плечи и кричала прямо в бледное, неподвижное лицо Шарон, которая упала на землю:
– Мама, мама!
Повсюду раздавались крики, люди хватали детей, убегали, переворачивая столы.
– Стреляют! Ложитесь на землю! Все ложитесь!
Кейт лежала неподвижно. Она уже поняла, что мать умерла. Она откинула волосы с ее лица. Стерла со щеки несколько красных пятен.
Она могла только крепко прижать ее к себе.
– О Бог мой, мама…
Машина «скорой помощи» въехала прямо на площадку, сверкая огнями. Полиция разгоняла зевак. К Кейт склонилась медсестра. Она ласково уговаривала Кейт отпустить тело матери.
Кейт не могла разжать руки. Не могла и все.
Ей казалось, что, как только она ее отпустит, все станет реальностью.
Полиция оттеснила зевак, но они стояли плотным полукругом и негромко переговаривались. Все показывали на красное здание гостиницы за ними. Оттуда стреляли. Кейт не стала смотреть. Она не отрывала глаз от матери. «Что такое ты хотела рассказать мне, мамочка?» Она смотрела в неподвижные зеленые озера глаз Шарон.
Плечо болело. Но она не обращала внимания на боль. Медсестра, азиатка, продолжала уговаривать ее отпустить мать.