Подпись гласила: «Цвет общества на открытии нового клуба «Пирамида».
Клуб «Пирамида» находился недалеко от главной конторы «Дженерал моторе» в Детройте, чуть в стороне от бульвара, на огромной асфальтовой стоянке, которая могла вместить сотни машин. Внутри клуб был отделан мозаикой — треугольниками и египетскими головами в профиль; после первых огорчительных шести месяцев он начал процветать, хотя Сэйдофф вечно жаловался и волновался. Он вместе с Ардис проверял бухгалтерию, ничего от нее не тая; был ей добрым другом — случалось, впадал в уныние, но его нетрудно было развеселить; он охотно оказывал услуги Ардис, и она разрешила ему внести аванс за новый дом для нее, с тем чтобы они с Элиной снова могли жить как все люди. Она просто мечтает, говорила Ардис, «жить как все люди». Ей хотелось, чтобы Элина окончила школу, как все девочки, а не осталась бы на всю жизнь с психикой модели или ребенка, которого выкрал собственный отец, сумасшедший.
— Девочек с такой внешностью, как у Элины, надо ведь оберегать, — сказала Ардис.
Сэйдофф согласился с ней.
— Во всяком случае, мы хоть вывезли ее из Нью-Йорка, — сказал он.
Элине же Ардис постоянно говорила: — Приглашай девочек домой на ужин — почему ты этого не делаешь? Или даже с ночевкой. Разве не устраивают теперь вечеринок с ночевками? Роби охотно пришлет тебе для этого и кока — колу, и всякие вкусности — все, что ты захочешь. Давай же.
А Элина все не решалась.
— Ты должна бы гордиться нашим домом, — рассеянно роняла Ардис, готовясь идти на работу и застегивая «молнию» на спине своего обтягивающего, сверкающего платья. Их кирпичный дом с тремя спальнями стоял на довольно большом участке в фешенебельной части Хайленд-парка — «новешенький, еще краской пахнет», расхваливал его агент по продаже недвижимости.
Элине дом очень нравился. Но она неизменно с запинкой говорила матери: — Я ведь еще никого здесь не знаю… — А когда прошло несколько месяцев, она говорила: — Я еще никого достаточно хорошо не знаю… И никто мне особенно не нравится.
— Ты должна бы гордиться нашим домом, — то и дело повторяла Ардис.
И Элина, сойдя с автобуса, всегда жадно, нетерпеливо смотрела туда, где стоял дом, — да, вот он, их дом. Она там жила. Он был седьмым от угла и абсолютно таким же, как все остальные, — только жалюзи у него были веселые, ярко-желтые, да новая машина Ардис обычно стояла на дорожке возле тротуара, тогда как дорожки, ведущие к другим домам, были пусты в это время дня. Идя к дому, Элина повторяла про себя: «Белое — черное. Белое — черное». Она смотрела на дом, на спущенные шторы и в такт биению сердца повторяла про себя: «Белое — черное. Белое — черное». Если она сворачивала на дорожку, ведущую к дому, на слове «белое», значит, это в самом деле ее дом, она действительно живет тут, никакой ошибки нет.
Если же она сворачивала на слове «черное», значит, кто-то чужой ждет ее там.
Однажды, когда Ардис с Элиной делали покупки в супермаркете, Ардис вдруг резко спросила Элину: — Ты что, говоришь сама с собой?
— Нет, — тотчас ответила Элина.
Она была очень смущена.
— А мне показалось, я видела, как у тебя шевелятся губы. Что ты говорила?
— Ничего.
— Может, молилась, а? — поддразнила ее Ардис.
Элина сжалась и молчала.
— Если молилась, то кому же ты молилась? — рассмеялась Ардис.
Элина ходила, чуть приподняв подбородок, гордо выставив напоказ шею, как учила ее Ардис. Чтобы не появилось преждевременных морщин. «Заботься о своем лице, береги его, словно оно хрустальное», — говорила Ардис. И сейчас Элина вдруг раздраженно подумала: «Смешно».
И, однако же, это было верно.
Что-то ведь может быть одновременно смешно и верно.
Если она выждет и не станет оправдываться, Ардис переменит тему. И в самом деле, через несколько минут Ардис восторженно объявила:
— Знаешь, Элина, Роби хочет нас обеих куда-то повести в субботу вечером. Он говорит, что забросил нас, что он редко видит тебя и хочет знать, как ты живешь. Он сказал, что это будет для него огромным удовольствием.
Элине вспомнилось лицо Сэйдоффа с тяжелой, как у собаки, челюстью, холодный, грустный, оценивающий взгляд, который медленно скользил по ее телу и останавливался где-то у лица.
— Мне не хочется, — сказала Элина.
— Что?
— Мне не хочется, — еле слышно повторила Элина.
— Если, конечно, ты не занята в субботу вечером.
— Ты же знаешь, что я не занята в субботу вечером.
— Со всеми этими твоими подружками, от которых, судя по всему, у тебя здесь, в Детройте, отбоя нет, — не без издевки сказала Ардис.
— Ты же знаешь, что я не занята в субботу вечером.
Они подошли к концу прохода. Но Элина, толкавшая перед собой тележку — тележка была кособокая и все норовила ехать влево, так что приходилось изо всей силы толкать ее вправо, — не знала, что делать дальше. Она забыла, где находится. В голове у нее все плыло: может, надо сказать, что она занята в субботу вечером? Может, мама хочет, чтобы она была занята? Или… Мама хочет, чтобы у нее были подруги, друзья — девочки, но не мальчики, ни в коем случае не мальчики. Никаких мальчиков. Никаких приятелей. Но, тут же сообразила Элина, возможно, Ардис и в самом деле рада, что она не занята в субботу вечером и мистер Сэйдофф, таким образом, сможет повести их куда-то. Возможно, что и так.
Она не могла решить.
— Предоставляю тебе решать, — раздраженно бросила Ардис.
— Решать — что?
— Куда свернуть. В какой проход.
Элина огляделась. Коробки с крупами, банки суповых концентратов с красными и белыми наклейками… Она никак не могла вспомнить, по какому проходу они уже прошли.
— Я не знаю, — тупо сказала Элина.
— Ты ненаблюдательна. Ты ничего не видишь вокруг, — сказала Ардис. — По-моему, ты просто ненормальная.»
Элина посмотрела направо, налево. Ей было семнадцать лет. Она не могла сдвинуться с места. Но какая-то чужая женщина с крошечным ребенком — то ли мальчик, то ли девочка, — заткнутым в полную покупок тележку, вдруг возникла перед ней, намереваясь свернуть в этот проход, проехать мимо коробок с крупами и банок с суповыми концентратами, и Элине надо было пропустить ее.
Направо или налево?
Решение вроде бы не такое уж и важное, но почему-то оно казалось важным.
Я думала — Должна я быть занята в субботу вечером? Мама иронически улыбалась. Она была разочарована. Она всегда немного разочарована и в то же время гордится мной. Я недостаточно красива — я слишком красива! Я вовсе не красива. Я только хорошенькая.
Кому нужна красавица.
Тебе не нужна и никому не нужна, потому что ты не красавица и никогда ею не будешь.