— А ты? Ты скучаешь по своей женщине? По той, с которой расстался?
— Больше не скучаю, — ответил он. — Вначале мне ее очень не хватало, но потом все прошло. Не то чтобы я ее любил… Понимаешь, наши отношения были достаточно удобными для обоих, но, как я теперь понимаю, одного удобства недостаточно. Нужно что-то еще, но… — Он покачал головой. — Лучше быть одному, чем довольствоваться малостью. Или быть с тобой… — Тут Марк улыбнулся, словно смутившись собственной откровенностью, и Бриджит невольно рассмеялась. Когда Марк хотел, он умел быть неотразимо очаровательным, и все же она не решилась принять его слова за чистую монету. Быть может, его галантность была просто фасадом, маской, своего рода, национальной чертой, наконец, и все же слушать его было очень приятно. «Пусть говорит, — подумала Бриджит. — Ведь я же не собираюсь за него замуж».
После этого они некоторое время болтали о разной чепухе, пока наконец не остановились пообедать в небольшой гостинице в Фужере. Марк неплохо знал этот район и рассказал Бриджит немало интересного о его истории. Он вообще очень много всего знал в самых разных областях, прекрасно разбирался не только в истории, которая была его специальностью, но и в литературе, искусстве, политике и даже в виноделии. Впрочем, думала Бриджит, в этом, наверное, разбираются все французы. Ей очень повезло, что она его встретила, — Марк оказал ей неоценимую помощь в ее исследованиях, и Бриджит подумала, как обрадуется мама, когда она расскажет ей все, что сумела выяснить о де Маржераках. Потом ей пришло в голову, что сами ее поиски уже давно вышли за рамки составления генеалогического древа и теперь она знает о своих предках намного больше, чем только их имена и даты жизни. Да и Вачиви словно ожила и превратилась для Бриджит в символ мужества и свободы.
— Расскажи мне о шуанах, — попросила Бриджит, когда они пообедали. Марк уже упоминал о них, и Бриджит вспомнила, что в эпоху Французской революции так назывались сторонники короля, но ничего больше об этом она не знала. Марк же, напротив, знал хорошо все детали.
— Тебе бы почитать Бальзака, — посоветовал он. — У него есть роман, в котором описаны эти времена. Впрочем, поскольку Бальзака под рукой нет, я расскажу… Шуанами называли аристократов и их сподвижников, которые отказались признать революцию и остались верны королю. Те из них, кто жил в Париже и окрестностях, дорого заплатили за свою преданность — у них отобрали замки, дома, земли, сокровища, а самих казнили. Мало кому удалось спастись. Революционеры были очень решительно настроены против королевской власти и ее сторонников; они истребляли дворян и роялистов сотнями, мстя за десятилетия притеснений и неравенства. Особенно они свирепствовали в самом Париже и центральных провинциях, однако на окраинах страны — в Вандее и в Бретани, — где жили твои предки, роялисты были более многочисленными и сумели организовать сопротивление. Многие аристократы, не пожелавшие расставаться с богатствами, обороняли свои замки до последнего, и многим удалось сохранить не только собственные жизни, но и имущество. В Бретани революционерам и вовсе не повезло. Правда, и там было убито несколько крупных землевладельцев и разрушены замки, однако численный перевес был не на стороне революционеров, и вскоре шуаны выбили их оттуда. — Марк ненадолго задумался. — Интересно, как пережил революцию твой маркиз? Его ведь тоже могли вынудить оставить замок и переселиться куда-то в другое место. Сам-то замок стоит до сих пор — теперь туда, кажется, даже водят экскурсии, — но какова была участь его владельца? Мне было бы жаль узнать, что Тристан и Вачиви вынуждены были скрываться и терпеть лишения…
Он немного помолчал, переводя дух, потом добавил:
— В том, что случилось тогда, многие обвиняют Марию-Антуанетту — дескать, именно ее любовь к роскоши вынудила короля принять несколько ошибочных решений, которые и привели к революционному взрыву, но я считаю, что было бы неверно сваливать вину на нее одну. Знать и аристократы высасывали из народа все соки, и последствия оказались ужасными. Страна дорого заплатила за их недальновидность и пренебрежение нуждами простых французов, но дороже всех заплатили они сами. Короля поддержали только вандейцы и шуаны, да и то только после того, как революционеры, в свою очередь, наделали много роковых ошибок. Движение роялистов, однако, было обречено. Пожалуй, только в далекой от Парижа Бретани они могли чувствовать себя в относительной безопасности — насколько вообще можно чувствовать себя в безопасности в залитой кровью стране.
А ведь все это произошло каких-нибудь двести лет тому назад, подумала Бриджит. Монархия, республика, Наполеон — вот в какую бурную эпоху довелось жить Вачиви и Тристану! Просто удивительно, как им удалось уцелеть — Наполеон хотя и стал императором, старую аристократию тоже не жаловал.
— Интересную роль в этих событиях сыграли женщины, — сказала Бриджит задумчиво. — Я имею в виду королеву Марию-Антуанетту и Жозефину. Их история послужит прекрасной иллюстрацией для моих гендерных исследований. Быть может, я когда-нибудь напишу о них статью… — Идея эта пришла к ней в голову неожиданно, но она ей уже нравилась.
— Не забудь о куртизанках, их роль тоже нельзя недооценивать, — посоветовал Марк. — Они пользовались при дворе огромным влиянием, а в некоторых случаях именно они решали важнейшие вопросы управления государством. Пока мужчины размахивали саблями и палили друг в друга, женщины плели интриги и устраивали заговоры. Один из современников Марии-Антуанетты даже сказал, что одна ловкая фрейлина стоит эскадрона гусар.
— Какая книга могла бы из этого получиться! — улыбнулась Бриджит. — А я-то потратила семь лет на изучение борьбы женщин за избирательные права, полагая, что это может быть кому-нибудь интересно. Да по сравнению с влиянием французских куртизанок на политическую жизнь Франции это просто ерунда!
Впрочем, она знала, что склонность к интригам — чисто французская черта, и Марк вполне с ней согласился, когда Бриджит сказала ему об этом.
— Это и делает нашу историю такой интересной. На поверхности — одно, но на самом деле… Тайные пружины любых важных событий зачастую скрыты, и приходится долго и глубоко копать, прежде чем поймешь, что к чему. Кстати, как ты относишься к тому, что среди твоих предков оказались индейцы? — спросил он неожиданно.
— Мне это даже нравится, — без колебаний ответила Бриджит. — Правда, сначала я думала, что мама может расстроиться — она очень гордилась нашими аристократическими корнями, и мне казалось, ей будет неприятно узнать, что среди наших предков не только французы, но и индейцы. Но история Вачиви произвела на нее очень сильное впечатление. Что касается меня, то я рада, что среди моих предков есть такая удивительная женщина. Ведь все эти аристократы с титулами и прочим — такая скучная публика! — Она бросила взгляд на Марка. — Извини, я не хотела тебя задеть, но…
Марк рассмеялся.
— Не за что извиняться, среди моих предков не было ни одного графа или маркиза — только простолюдины.
— Судя по твоей книге, это не помешало им быть людьми достойными — мужественными и храбрыми, — заметила она.
— Я думаю, что упрямство и стремление идти против течения — наша национальная черта, — сказал Марк. — Мы, французы, никогда не делаем то, что следует делать: в нас сидит самый настоящий дух противоречия. Ведь устроить революцию или организовать сопротивление гораздо интереснее! Даже друг с другом мы никогда не соглашаемся. Ты, наверное, заметила, как любят французы поговорить о политике? Это исключительно для того, чтобы можно было с кем-нибудь поспорить.