Наиболее преданные Йолеусу и встревоженные его возможным печальным будущим существа рассказывали о Бьюселне сказочные легенды, а птицы-посланцы сообщали, что пузырь очень велик и что Бьюселн намерен изменить сценарий и сам также подняться в высшие слои. И если это действительно произойдет, то потребуются годы, а то и десятки лет, прежде чем можно будет добраться до другого гигантского ленточного мира. И века – чтобы снова увидеть Бьюселн.
Апартаменты приглашенных гостей Йолеуса состояли из тыквообразных наростов, расположенных как раз перед третьим дорсальным [5] комплексом недалеко от центра. Изнутри они напоминали Огену полые фрукты, имеющие пятьдесят метров в окружности. Там ученый когда-то жил. Теперь Оген находился на Йолеусе, наблюдая за самим деревом и за всей экологией воздушной сферы вот уже тринадцать лет. И теперь уже часто подумывал о том, как бы изменить свою жизнь и костюм применительно к долготе жизни обитателей здешней сферы.
Все девяносто лет, что ученый прожил в Цивилизации, Оген считался существом, созданным на человеческой основе, и его нынешняя обезьяноподобная форма казалась лишь наиболее приспособленной к здешней сфере. Впрочем, технологических разработок на эту тему было мало, поскольку мегадеревьями никто никогда специально не занимался. И теперь ученый начал все чаще и чаще задумываться о том, как бы стать более похожим на гигантскую птицу и действительно жить очень долго и беззаботно. Например, так долго, чтобы испытать всю тысячелетнюю медленную эволюцию самого бегемотового дерева.
Если, скажем, Йолеус и Муетенайв спарятся, обменяются и поделятся личностями, то как в таком случае будут называться два появившихся после этого спаривания новых дерева? Может быть, Йоленайв и Муетелус? И вообще, как скажется спаривание на этих протагонистах [6] ? Как будет происходить обмен? Останутся ли они равными или один из партнеров станет после этого доминировать? Куда пойдут ростки? Умирают ли бегемотовые деревья естественным путем? Ответов на все эти вопросы никто не знал, и еще тысячи подобных вопросов оставались неразгаданными. Мегадеревья воздушной сферы тщательно хранили свои секреты, и во всей зафиксированной истории вселенских существ сведений об их эволюции не существовало. По крайней мере, в той ее части, которая была доступна ученому в пределах Цивилизации.
Оген отдал бы почти все многое за то, чтобы стать существом, впервые зафиксировавшим этот процесс и ответившим на все вопросы, но это требовало долгой жизни и колоссальных приготовлений.
Он знал, что если он действительно хочет это сделать, то ему надо вернуться обратно на Орбиту и обсудить все со своими коллегами-профессорами, с матерью, с родственниками, с друзьями и так далее. Они ждали его возвращения уже лет пятнадцать, но он был убежден, что принадлежит к той категории ученых, которые отдают науке всю свою жизнь, и никак не к той, которые предпочитают, какое-то время интенсивно поработав, жить затем в свое полное удовольствие. Оген не чувствовал сожаления, что останется здесь навсегда; по гуманоидным стандартам к тому моменту, когда он решил стать студентом, Оген уже прожил долгую, очень насыщенную событиями жизнь.
Кроме того, путешествие домой за советом представляло собой вещь далеко не простую. Воздушная сфера Оскендарай не имела регулярных контактов с Цивилизацией, и, как слышал Оген, очередное судно оттуда прибудет по расписанию не раньше, чем через два года. Конечно, могут появиться и другие транспорты, и гораздо раньше, но дорога на чужом судне займет еще больше времени, если его вообще возьмут на борт.
Ведь даже на судне Цивилизации дорога займет не меньше года, потом год там, потом – обратно… И неизвестно, когда еще будет обратный рейс: расписания на такое отдаленное будущее не было.
Одно время он даже хотел нанять собственный корабль, но узнал, что бегемотовое дерево готово принять его как ученого Цивилизации. Фрахтовать же звездное судно для единственного человека, да еще и с условием, что он будет пользоваться им только дважды за тридцать лет, казалось слишком расточительным даже по меркам Цивилизации. Но все же, если он и в самом деле собирается остаться здесь навсегда и больше никогда не увидеть в живых ни друзей, ни родных, то… словом, об этом надо было подумать как следует.
Квартиры гостей располагались так, чтобы дать им возможность насладиться наиболее роскошными видами и чистым воздухом. Но в связи с ухаживаниями Йолеуса и его погоней за Муетенайв все обитатели стали в конце концов испытывать определенные неудобства. Многие уехали, а оставшиеся своими сплетнями и разговорами начинали действовать Огену на нервы. Ученый находился здесь не для пустой и глупой болтовни, а для серьезной научной работы.
И теперь Цлеп старался как можно меньше общаться с местными обитателями и практически все свое время проводил в написании заметок или исследовании шишкастой поверхности дерева.
Итак, он висел, сосредоточенно работая. Над ним, в виде столбов и облаков, реяли сонмы фалфикоров, и именно это он и пытался сейчас зафиксировать в своей писчей таблетке.
Конечно, слова «писал» или «делал записи» на самом деле мало подходят к совершаемым в эти моменты Огеном действиям. В таблетке нельзя писать в собственном смысле этого слова. В ее голографическое пространство входят с помощью специального стила, которым вырезают, формируют, раскрашивают, текстурируют, смешивают и аннотируют его содержимое единым действием. Это даже, в своем роде, настоящая поэзия. Внутри возникают образы, идеи и целые системы.
Таблетки эти были изобретены Разумом (или его эквивалентом), и ходили неясные слухи о том, будто изобретены они лишь для того, чтобы создать новое средство общения, недоступное людям (или их эквивалентам). Однако люди, подобные Огену, потратили свои жизни на то, чтобы опровергнуть это параноидальное мнение.
– Итак, кончено, – пробормотал ученый, убирая таблетку от лица и разглядывая ее. Затем, еще немного повертев головой, он показал таблетку своему компаньону, переводчику 974 Прафу, висевшему поблизости, прямо над его плечом.
974 Праф, существо пятидесятого порядка, служил в 11 корпусе Очистки листвы Йолеуса. Он занимался также вопросами разведки и перевода, отчего и был прикомандирован к Огену. Праф тоже внимательно посмотрел на таблетку.
– Ничего не вижу, – сказал переводчик на марианском языке Цивилизации.
– Ты слишком далеко висишь.
Существо покачало крыльями и уставилось прямо на Огена:
– А разве есть какая-то разница?
– Да, есть. Таблетка отсвечивает. Смотри, – Оген повернул таблетку другим боком и поднес ее поближе к глазам переводчика.
Праф вздрогнул, сжался и сделал движение, будто хочет улететь, но потом, видимо, собрался с духом.
– Да, там действительно что-то есть.
– Я пытался использовать известнейшее явление: обычно мелкие частицы не видны с далекого расстояния, но зато потом, собираясь в плотные группы, они вдруг становятся отчетливо видимыми, словно проясненная метафора в опыте концептуального понимания.