– С пополнением, – Волохов покосился на мальчугана, уплетавшего за обе щеки кашу с тушенкой.
– Зовут-то как?
– Михой. Фу, блин. Полтора часа его кололи, как зовут. Теперь вот думаем, стоит ли дальше расспрашивать насчет того, кто спалил и че было.
– Так. Доедайте и по машинам. Вперед пойдут Файзиев и Мурыгин. – Волохов развернулся и полез на БМПТ.
Дождь наконец-то кончился, и найденный позавчера в Исмаилове Миха, сидя на броне заглушенной бээмпэшки, разглядывал в волоховский бинокль опушку непожеванного и несожженного, как в других местах, леса, когда со стороны Урузаева донеслись звуки выстрелов. Бухнула граната подствольника. Потом посильнее бухнула эргэдэшка. Заговорил «Курган». Запихав Миху в люк, Самарин сел к зушке [25] . Бээмпэшка рванула с обочины, забрасывая комьями грязи домик из пулеметных гильз, только что построенный найденышем. Волохов уже активизировал автоматику самонаведения «Рыси» и, высматривая в тепловизионном прицеле цель, держал пальцы на кнопках панели. «Курган» без остановки молотил с колокольни местной церкви. Или минарета. В тепловизоре слабо угадывались контуры высокого строения. Пошла ракета. Гулко ухнуло, и пулемет захлебнулся. Отметив для себя местоположение залегших Строгова и Мамонтова, он дал залп из всех четырех «АГ-27Д» [26] по скоплению обороняющихся «солдат удачи».
Характерный звук гранат объемного взрыва эхом отразился в расположенной слева балке. Такие штучки не оставляли никаких шансов любителям пострелять из укрытия по проезжающей технике. Подавив разрозненные очаги сопротивления, БМПТ подкатила к овражку, где залегли разведчики. Там уже стояли Самарин, Ерохин, Назаренко и Мурыгин со снятыми бронешлемами. Файзиев – совсем еще молодой пацан. Вот и осталось их четырнадцать, из двадцати «Негритят», отправившихся месяц назад в Москву.
Мутная, свинцовая депрессия у него сменилась выжигающей нутро яростью. Сначала Сокол преследовал академика по инерции, как сомкнувший челюсти бульдог. Он не мог, да и не хотел их разжимать. Теперь совсем другое дело – появился азарт. И вот, обуреваемый этим охотничьим азартом, Сокол искал возможность развязать себе руки, добровольно затянутые им узлами гэбээровских обязанностей. Стальная дисциплина в ГБР не предполагала свободного блуждания по тоннелям метро. Он ждал. И вот сегодня посыльный с «Авиамоторной» упросил его начальство послать бойцов на зачистку в Лефортове. Хотя кто кого там зачищать будет – еще вопрос. По всей Москве выжившие свидетели (а это, как понял Сокол, – редкость) сообщали о таинственных, по самое никуда экипированных «неуловимых мстителях». После появления этих «призраков особого назначения» в окрестностях какой-либо станции сначала пропадали несколько поисковых групп, а потом начинали исчезать и люди на самих станциях.
Мероприятие на «Авиамоторной» запланировано на завтра, а сегодня он возвращался со «сбора урожая» почти пустой. Полцинка «семеры» и рожок от РПК плюс десять патронов от противогаза – вся добыча на двоих. Они заходили гораздо дальше, чем это могли позволить себе обычные поисковики. Сейчас Сокол, вернее, Сок с Березой, возвращались с того берега Москвы-реки. Соколову-Макферсону сначала хотели дать позывной «Сокол», но он настоял на варианте «Сок» – мол, так короче. Обычно гэбээровцы с «Полянки» таскали со сто сорок седьмой автобазы Генштаба, что на Зубовском бульваре, харчи. Там находились провиантские склады, до которых не успели добраться аборигены. Но в этот раз их кинули на «урожай».
Сок и Береза («Березовый сок», – ржали бойцы) благополучно миновали Крымский мост и пересекали «Парк скульптур». Внутри Сокола все закипало. Мало того, что ходка «неурожайная», так еще этот Береза всю дорогу поносил американцев («пиндосов» – так он называл соотечественников Сокола). Ему тоже было что ответить. Из-за этих не поддающихся демократии варваров он вынужден торчать в этой гнилой норе метро, отравленной радиацией Москвы. Тогда как его сослуживцы наверняка уже нежатся на побережье Флориды. И этот Петрович с «Цветного»… Сколько же он провозился, прежде чем тот, умирая, после того как Сокол «освежил» его память двойной дозой «сыворотки правды», рассказал о том, куда ушел этот гребаный академик.
– Ну ничего, вы, русские скоты, еще мне сапоги будете лизать. – Он остановился, почувствовав на себе гневный взгляд огромного Дзержинского, и, не выдержав, пальнул с одной руки тому в голову. Не успели еще высеченные искры на глазах изумленного Березы исчезнуть в жухлой листве, как с Крымского моста шарахнула «РПГ». Их преследовали. Граната угодила аккурат в ноги Железному Феликсу, и основатель ВЧК, будто не желая откладывать унизительную процедуру лобзания американских сапог на потом, завалился на пятящегося Сокола, буквально впечатав его ступни своим исполинским лбом в парковый газон.
– Ты еще раз подумай, Егор, – старик подбросил дров в нутро «буржуйки», жадно заглатывающее одно за другим поленья, – до Москвы дойдешь или нет – неизвестно, а у нас чистый лес, грибы, ягоды, рыба, опять же дичинка всякая, орехи, – он хитро прищурился, – девок полным-полно. Выберешь себе нескольких – и корми, одевай, пользуйся. – Бывший агроном, а теперь старейшина какого-то местного племени, провел рукой по Егорову бицепсу.
«Щас еще в зубы посмотрит, – вяло возникла в сознании, словно напечатанная белым на черном, вереница букв, из которых сложилась эта мысль. Возникла и, закрутившись телеграфной лентой, ссыпалась вниз.
– Не-а, – раздирая рот, сквозь зевоту упрямо ответил Егор и мягко провалился в уютную темень сна.
В лучистых отблесках едва колышущейся в ведре колодезной воды терялись последние остатки тревоги. К запаху свежескошенной травы примешивался аромат поджариваемого неподалеку кабанчика. Сидя на лавке из свежеструганых досок, он смущенно разглядывал мелькающих в хороводе симпатичных, всех, как одна, стройных девушек. Те подмигивали и улыбались ему. Егор посмотрел на курлыкающего в гнезде над избой длинноногого аиста, а, опустив глаза, увидел сидящих наподобие деревянного трона смеющихся отца и мать. Отца и мать, отца и мать…
Егор чихнул и, потянувшись к носу правой рукой, обнаружил на запястьях стальные браслеты наручников. За стеной беззаботно засмеялись, заглушая своим смехом монотонные удары топора. Приподнявшись, он приник к узкой щели между досками стены сарая.
Кабанчика действительно жарили, и девки были. Только не в сарафанах и кокошниках, а в телогрейках и бушлатах, вероятно, «реквизированных» на ближайшем войсковом складе. Вместо аиста под крышей дома напротив ворот торчал ствол старенького «КПВ» [27] . С этой огневой замечательно простреливалась единственная дорога, идущая через пролесок к огороженной двухметровым бетонным забором территории бывшего пионерского лагеря. А на деревянном троне восседал вчерашний старик, руководивший суетливой сортировкой свежепринесенного хабара.