Он вернулся в камеру с сахаром, отсыпал немного «белой смерти» в найденный по дороге мешок. Потом наведался в «гречневую» и «овсяную» камеры. Отовариваться он закончил в «тушеночной». Загрузив десять банок в сумку, повесил ее на плечо. Постоял, представил свой подъем наверх и выложил кое-что обратно.
За два пролета до верхней площадки Егор решил основательно передохнуть. Покурил. Достал из кармана помятую пачку хлебных палочек и, набив крошками рот, двинулся наверх.
Едва различимые на фоне серого неба клочья облаков, обгоняя друг друга, стремились первыми достичь финишной ленты горизонта. Он рассеянно посмотрел на горку пустых консервных банок со следами насильственной смерти. Все они, валявшиеся под скамейкой, имели сквозные пулевые отверстия. Видимо, на этой скамейке их и расстреляли.
Что, если их «убийцами» были скитники? Что, если теперь именно они владеют этими подземными сокровищами? Тогда отсутствие персонала легко объяснимо. Но неужели эти скитники настолько самоуверенны? Никакой охраны не выставили. А если они вернутся?
Пнув еще одну попавшуюся под ноги банку, он повернул за угол. Внезапно что-то обрушилось Егору на спину. От неожиданности хлебные крошки попали «не в то горло», да так там и остались, перехваченные прочной капроновой бечевкой.
Колонна московских беженцев растянулась на полтора километра. Сначала, выйдя из южной ветки Д-6 в районе Крючково, народ жался друг к другу, опасливо озираясь по сторонам, но через какое-то время, почувствовав себя под охраной военных на бронетехнике в безопасности, люди расслабились и к обеду уже напоминали просто группу туристов, выбравшихся на загородную прогулку. Что-то вроде похода по пушкинским местам. Еще бы. После жутких подземелий, разрушенных домов, завалов из машин они попали в тихую подмосковную Болдинскую осень (это в середине января-то!). В роще справа от дороги на некоторых ветках покачивающихся от ветра березок все еще колышется листва. Слева колосится так и не дождавшаяся комбайна рожь. Одна дама в похожей на купальную шапочке даже сорвала здоровый белый гриб, но, словно вспомнив что-то, тут же выбросила его в придорожную канаву. А вокруг тишина и покой. И только отсутствие привычной птичьей болтовни делает эту тишину какой-то неживой.
От штабного грузовика, оставляя за собой облачко сизого дыма, стартовал мотоцикл. Это опомнившееся начальство распорядилось остановить шедший впереди колонны БМП.
Группа добровольцев с топорами отправилась на порчу леса, а четверо из спрыгнувших с брони и расположившихся было перекурить на обочине бойцов с видимой неохотой, поправив амуницию, потопали дальше по дороге на разведку.
– Слышь, Пашка, далеко еще до этого «Эталона»? – молодой парень с шевелюрой цвета соседнего пшеничного поля, все-таки закурив, повернулся к Пашке Динееву.
– Таким темпом еще часов пять, а что? – Пашка, выросший в этих местах, но давно вместе с родственниками переехавший в Москву, был назначен старлеем Симоновым – командиром только что сформированной разведгруппы.
– Да задницу уже всю на броне отсидел, вот чего, – белобрысый для убедительности потер свой зад.
– Ничего, Илюха, сейчас ты свои булки разомнешь, – засмеялся несущий на плече «РПК» здоровяк Серега Егоров.
– Да и жрать охота, – не унимался Илья, – скорее бы уже до закромов родины добраться.
– Ты поменьше языком-то чеши, – Динеев оглянулся назад, будто кто-то из оставшихся далеко позади гражданских мог что-то услышать.
– Да ладно. Здесь все свои, – вступил в разговор молчавший до этого Мишка Сонин.
– Все равно, мужики, держите язык за зубами. Это сейчас они как овцы. Узнает кто о комбинате – неизвестно, чем все закончится. Слышал, что старлей сказал? Сначала берем «Эталон» под контроль, проводим, так сказать, инвентаризацию, а потом уже ставим народ на довольствие.
– А если его уже кто-нибудь из местных «взял под контроль»? – пробасил Егоров.
– А вот тогда ты их и попросишь, – Динеев постучал по стволу РПК, – уступить. А если серьезно… Увидим кого – ты, Сонин, через свою оптику останешься за ними наблюдать. Я тебя прикрою. А Егоров с Пономаревым бегом обратно. Начальство решит, что дальше делать. Я думаю, у них там план какой-то уже есть.
Гладко было на бумаге. Посреди дороги, уткнувшись лицом в пыль, лежал Илюха. Из-под его белобрысой головы по асфальту растекалось кровавое пятно. Впереди между деревьев мелькали странные черные тени, по которым работал из «РПК» расположившийся слева от Динеева Егоров. Слева методично щелкала сонинская «СВД». Пашке же никак не удавалось прицелиться в мечущиеся силуэты нападавших. Наконец, выцепив что-то похожее на капюшон, он нажал на спусковой крючок и тут же почувствовал, как что-то обожгло правый бок. Перевернувшись на спину, Динеев еще успел заметить уставившегося широко раскрытыми глазами в небо Мишку. Кажется, замолчал и пулемет. Зашуршала сухая трава, и над ним наклонился какой-то средневековый монах.
– Брежу, – прошептал вмиг пересохшими губами Пашка. Вдруг монах как-то неестественно дернулся и повалился поперек Динеева. Щеку оцарапало оперение короткой стрелы, торчащее у «францисканца» из шеи. Перед глазами завращался массивный крест, висевший у монаха на груди. Потом он вытянулся, как бы вырос и оказался крестом на церковном куполе. Потом разделился на несколько покосившихся могильных крестов, тут же начавших изгибаться. Подергавшись какое-то время, вся эта братия сорвалась с места и, захлопав крыльями, стаей ворон взвилась вверх.
– Очухался, – на фоне светлого квадрата окна постепенно прояснялась ухмыляющаяся физиономия Егорова.
– Воды, – Пашка едва разлепил губы.
– Держи, – Серега принес кружку с водой.
– А что произошло? – напившись, Динеев откинулся на служившую подушкой телагу. – Наши отбили?
– Да нет. Мне-то вон голову зацепило. Очнулся от того, что кто-то меня перевязывает. Гляжу – какой-то Робин Гуд с арбалетом, и вообще, весь оружием обвешанный. Ты уже перевязанный лежишь, монахов нет…
– Так, значит, были монахи-то? – Пашка коснулся царапины на щеке. – А я думал, что это бред мой.
– Были, были. Сейчас с ними разбираться поехали. И Робин Гуд этот был, только свалил куда-то. Помог тебя донести до колонны и свалил. Как сквозь землю провалился…
Возбужденную Серегину тираду прервала далекая очередь и несколько глухих разрывов.
– «Курган» и «АГСы», – пробормотал Динеев и закрыл глаза.
– Ты что, сдурела, что ли? – в перерыве между душившим его кашлем сказал Егор, глядя на потирающую ушибленный затылок девушку. – Я бы тебя того… вообще убить бы мог.
– И я тебя. – Она достала зеркальце и принялась рассматривать распухающую левую скулу.