К несчастью, не только я до этого додумалась.
Человек в чужой коже засунул клинок обратно в ножны и вытащил из-за спины другой нож, который сверкнул в свете факелов серебром или сталью. Даже если он с высоким содержанием серебра, то прорежет жилет куда быстрее обсидиана.
Человек просунул острие под плечевой шов жилета. Мне уже надо было что-то сказать.
- Вы собираетесь вырезать мне сердце?
- Твое сердце останется у тебя в груди, где ему и положено быть, - сказал бог.
- Тогда чем вам мешает жилет?
Я все же повернула голову к нему, стараясь не смотреть ни в какие его глаза.
- Если ты не хочешь касаться моей груди рукой, есть и другие части твоего тела, способные ощущать, - сказал он.
После таких слов я почти готова была протянуть ему руку. Почти. Очень мне не хотелось знать, о каких других частях тела он говорит. Но так они потратят время на снимание жилета, а если я просто дам руку, это никакого времени не займет. А время мне нужно.
Жилет поддался быстрее, чем можно было рассчитывать. На противостояние пилящему лезвию он не рассчитан. С меня сняли куски разрезанного жилета, вытащив нижнюю половину из-под спины.
Супруг Красной Жены взобрался на камень рядом со мной, склонился ко мне, и смотрел он не в лицо. Кончиком пальца он провел по контурам лифчика. Очень-очень легко, под тканью, по коже.
- А это что? - спросил он, продолжая водить пальцем.
- Белье, - ответила я.
Он потрогал черные кружева сверху.
- Столько узнаешь нового.
- Рада за тебя, что тебе нравится, - сказала я.
Сарказм до него не дошел. Может, он вообще был неуязвим для сарказма.
И он сделал то, что я и предполагала, - залез на меня сверху. Но не в стандартной позиции миссионера - он сполз ниже, так что его грудь прижималась к моей. При нашей разнице в росте его пах оказался на безопасном расстоянии ниже моего. Значит, сейчас будет происходить не изнасилование. Может, мне и не стоило так опасаться, но само знание, что секс здесь ни при чем, почему-то испугало меня еще сильнее. Есть вещи поважнее секса, которые могут быть взяты у меня силой, - например, мой рассудок.
Он прижался ко мне грудью, гладкой, теплой, очень человеческой. И ничего плохого не случилось. Но забавно, что это не смирило моего бешеного сердцебиения и не заставило заглянуть ему в глаза.
- Ты чувствуешь? - спросил он.
Я упорно смотрела в стену пещеры.
- Не понимаю, о чем ты говоришь.
Он прижался грудью сильнее:
- Чувствуешь, как бьется мое сердце?
Я не ожидала этого вопроса и потому действительно задумалась. Прислушалась, но не почувствовала биения его сердца. Я ощущала лишь собственный лихорадочный пульс.
- Извини, но я чувствую только свое.
- В этом-то все и дело, - сказал он.
Тут я действительно посмотрела на бога, увидела тень горестной мины у него на лице, нависшем так близко над моим, и удивленный проблеск в сине-зеленых глазах. И снова отвернулась к стене.
- У меня сердце не бьется.
Я попыталась ощутить его сердце, пульс его жизни сквозь теплую кожу его груди. Сосредоточенность заставила мое сердце замедлить бег. Вообще-то не всегда можно ощутить биение сердца мужчины, но если он лежит на тебе грудь в грудь, обычно это чувствуется. Его же грудь плотно прижималась ко мне. Я медленно поднесла к нему свободную руку. Он приподнялся на руках, пропуская ее, чтобы я ощупала его грудь.
Кожа у него была гладкой и теплой, почти совершенной, но ничего у меня под рукой не билось. Либо у него не было сердца, либо оно не билось.
- Я - только тело. Красная Жена не живет во мне. Сердце мое не будет подходящей жертвой без ее прикосновения.
Эти слова заставили меня снова повернуться к нему, заглянуть в умиротворенные глаза.
- Жертвой? Ты собираешься принести себя в жертву?
С нежностью и надеждой смотрели его глаза.
- Я буду жертвой богам-создателям. Им нужно напитаться кровью бога, как было в начале времен.
Я попыталась что-то уяснить по этому спокойному красивому лицу. Увидеть какое-то сомнение, страх, что угодно, что было бы понятным.
- И ты собираешься дать своему жрецу взрезать твою грудь?
- Да, но я возрожусь.
- Ты уверен? - спросила я.
- У моего сердца хватит сил биться вне моего тела, а когда оно снова будет в меня вложено, старые боги вернутся из изгнания, куда их отправил твой белый Христос.
Его лицо более слов убеждало, что он в это верит.
Я достаточно много читала о завоевании Мексики испанцами, чтобы сильно сомневаться, будто Христос имел к нему отношение, какие бы вещи ни делались во имя Его.
- В том, что сделали с твоим народом испанцы, не обвиняй Христа. Наш Бог даровал нам свободу выбора, а это значит, что мы можем выбрать зло. И я верю, что так поступили люди, завоевавшие твой народ.
Он снова с недоумением посмотрел на меня.
- Ты действительно в это веришь. Я вижу, что веришь.
- Всем сердцем, - сказала я. - Извини за каламбур.
Он поднялся и оказался на мне верхом.
- Почти все, кого я принимал в жертву, ни во что особо не верили. Те, кто верил, не верили в твоего белого Христа. - Он коснулся моего лица. - А ты веришь.
- Да.
- Как можешь ты верить в Бога, который позволил принести тебя сюда и отдать в жертву чужому богу?
- Если ты веришь, только когда легко верить, тогда ты не веришь, - сказала я.
- Разве не забавно, что ты, верная поклонница Бога, который уничтожил нас, будешь тем, что даст мне вернуться в силу? Когда я отниму твою сущность, я буду достаточно силен, чтобы породить драгоценную жидкость, и тогда я освобожусь от оков этого места.
- В каком смысле - отнимешь мою сущность?
Я перестала бояться, потому что мы уже давно разговаривали, или я просто не способна так долго поддерживать страх. Если меня не убивают и не ранят, я в конце концов перестаю бояться.
- Я лишь поцелую тебя, и ты станешь сухой и легкой, как старый маис. Ты напитаешь меня, как зерно питает людей.
Он стал укладываться справа от меня, возле моей свободной руки.
И я вдруг испугалась снова. Очень хотелось ошибиться, но я была вполне уверена, что я это уже видела в "Обсидиановой бабочке".
- Ты хочешь сказать, что высосешь из меня жизнь, и я стану как сухая мумия.